Уоррен Мерфи - У последней черты

– Но лицо-то у меня все же одно!

– А ты забыл, сколько раз Император Смит менял твою внешность для своих тайных целей?

– Один раз – когда я вступил в организацию, и то для того, чтобы меня никто не мог узнать, – медленно ответил Римо, загибая пальцы. – Второй чтобы замести следы после нашего очередного задания. И в последний раз когда я заставил его вернуть мне мое старое лицо.

Римо с изумлением посмотрел на свои загнутые пальцы.

– Ну что? Три! – воскликнул Чиун, воздевая глаза к потолку. – Теперь ты видишь, что предания – это не просто прекрасные песнопения, призванные замаскировать правду, как краска на лице женщины.

– Если бы я был бог, я не вернулся бы на землю в облике ньюаркского полицейского, – сердито выпалил Римо. – Уж это-то точно.

– Но сейчас ты не ньюаркский полицейский. Ты – нечто большее! Не исключено, что скоро, очень скоро ты сделаешь еще один шаг к реализации своей подлинной судьбы.

– Это ничего не меняет.

– Вспомни, когда ты был ребенком, разве ты мог себя представить в роли полицейского? – не унимался Чиун. – Дети не в состоянии постичь неизбежность своего взросления. Они не могут видеть дальше своих сиюминутных желаний. И ты, Римо, во многом еще подобен ребенку. Но скоро тебе придется повзрослеть. – Мастер Синанджу склонил голову и грустно добавил: Даже скорее, чем я думал.

Римо снова сел у ног Чиуна.

– Порой я слышу внутри себя какой-то голос, – признался он. – Чужой голос.

– И что этот голос говорит? – оживился Чиун.

– Иногда он говорит: «Я Шива! Я сгораю в собственном огне!» Иногда: «Я Шива-Дестроер, Смерть, ниспровергатель миров!»

– А дальше? – с надеждой спросил Чиун.

– Что – дальше?

– Что он говорит дальше?

– «Мертвый ночной тигр, воскрешенный Мастером Синанджу», – добавил Римо.

Чиун вздохнул с облегчением.

– А в тот день ты не мог договорить пророчество до конца.

– В какой – тот день?

– Ну как же, в день пожара, Римо. О чем мы тут с тобой толкуем?

Раньше, когда ты слышал внутренний голос, это только тень Шивы завладевала твоим сознанием, предупреждая тебя, подготавливая и призывая беречь свое тело, ибо оно – оболочка для Дестроера. И еще: у Шивы множество воплощений. Временами он Шива Махедева – Шива Верховный Правитель. В другой раз – Шива Бхаирава – то есть Шива-Дестроер, Шива-Разрушитель. Когда ты слышал голос внутри себя, ты становился Шивой-Римо.

– Похоже на песенку пятидесятых годов. Шива-римо, хали-гали!

– Не паясничай. Это одна из священных тайн Синанджу. И потом, я всегда верил, что настанет день, и ты станешь Шивой-Римо навсегда и займешь мое место Мастера Синанджу. Но в тот день, когда ты предстал передо мною с почерневшим горлом и перемазанным пеплом лицом – точь-в-точь как Шива, каким его изображают на старинных рисунках, ты поднял голос против меня, Римо. Ты не был Римо. И голос твой был чужим. Ты не был Шивой-Римо. Ты был Шивой Махедевой, и ты меня не узнал. И тебе было наплевать на меня, хотя я и спас тебе жизнь!

– Прости меня за те слова, папочка. Но я этого не помню.

– Я прощаю тебя, Римо, потому что это и в самом деле был не ты. Но я не на шутку встревожен. Когда Шива будет готов, он завладеет твоей телесной оболочкой. Но я не хочу, чтобы он завладел и твоим разумом!

– Если это предначертано судьбой, то что я могу сделать?

– Ты должен бороться, Римо! Ты должен отстаивать себя. Ты должен помнить о Синанджу и о своем долге. Главное – ты должен продолжать мое дело!

Римо встал и отвернулся к стене.

– Я не хочу терять тебя, папочка, – наконец сказал он дрогнувшим голосом.

– Стань следующим Мастером Синанджу, и я навсегда останусь с тобой, – печально произнес Чиун. – Это мой завет.

– Но я и себя не хочу потерять! Я не хочу становиться никем кроме Римо Уильямса. Того, кто я есть. Это я твердо знаю.

– На тебя пал выбор судьбы. Не в наших силах противиться воле космоса, но у тебя, Римо Уильямс, сын мой, есть выбор. И ты должен сделать его быстро! Ибо скоро я могу уйти. А грозный бог индуистов может явиться в любую минуту и затребовать тебя к себе. И тогда ты будешь потерян для нас навсегда!

По бившему в нос отвратительному запаху тухлой рыбы полковник Виктор Дитко догадался, что Синанджу совсем близко.

– Мы почти на месте! – прокричал он через плечо, поспешно закрывая окно своей «Чайки».

На полу перед задним сиденьем прятался под ковриком Сэмми Ки.

– Знаю! – отозвался он. – Я тоже чувствую запах.

– А что, здесь всегда так пахнет?

– Не совсем. Восточный ветер, как правило, несет больше вони.

Полковник Дитко кивнул. На протяжении последнего часа они ехали по самому перегруженному в промышленном отношении району, о чем свидетельствовал неприглядный индустриальный пейзаж. Серые заводские трубы изрыгали клубы ядовитого дыма. Повсюду, куда ни глянь, – одни фабрики и рыбзаводы. Один раз им пришлось проехать по грубому металлическому мосту, под которым он заметил медлительную реку. Отходами химического производства вода была окрашена в ярко-розовый цвет. Жилых массивов попадалось мало. Интересно, подумал Дитко, ведь на этих предприятиях рабочих – как пчел в улье, так где же они живут? Может, на территории завода? А скорее – спят прямо в цехах. Это было бы неудивительно, во всяком случае, для полковника Дитко, который был не слишком высокого мнения об азиатах в целом, а о северных корейцах – в особенности.

Дитко вел машину по покрытой гравием дороге, по местным масштабам, считавшейся магистралью. Потом она перешла в грязный проселок, по которому в некотором смысле ехать оказалось даже приятнее, поскольку здесь не было таких жутких рытвин.

Внезапно впереди открылась голая равнина. Промышленные предприятия куда-то отступили, но, как ни странно, по-прежнему не было видно ни домов, ни хижин, ни каких-либо иных признаков жилья. Раньше по дороге то и дело попадались крестьяне на своих неизменных велосипедах. Теперь и они куда-то подевались. Было такое впечатление, будто земля в этом районе отравлена. От этой жуткой мысли Дитко поежился.

Когда кончилась и эта дорога, Дитко остановил машину рядом с грубо сработанным дорожным знаком: на фанере был нарисован какой-то иероглиф, напоминающий решетку.

– Похоже, заблудились, – сказал он с сомнением. – Здесь дорога кончается. Дальше ничего нет – одни скалы и какая-то заброшенная деревня.

Сэмми Ки вылез из укрытия и после долгого сидения в темноте часто заморгал, хотя свет был довольно тусклым.

– Это оно и есть.

– Что – оно?

– Синанджу.

Сэмми Ки настороженно осматривался по сторонам.

– Ты серьезно? Но ведь это запретная зона! Где же колючая проволока, охрана?

– Их здесь нет.