Уоррен Мерфи - Ужас в Белом Доме

– Ну ладно, – Римо кивнул. – Допустим, президент велел остановить выплаты. Что же из этого получилось?

– Нас предупредили, что жизнь президента в опасности.

– Каким же образом вас предупредили?

– Телефонный звонок. Мужской голос. Резкий. По-моему, южный акцент. Лет сорока-пятидесяти, кто такой – понятия не имею.

– Начните выплачивать снова. Это должно остановить его.

– Об этом мы уже думали. Но как выйти с ним на связь – вот в чем загвоздка. А может, он уже принял решение, и президенту осталось жить полчаса? Что у него в голове – кто знает? Решил выпустить джинна, так сказать.

– У вас есть какие-нибудь причины так думать?

– Только одна. Когда он звонил, то сказал, что перед тем, как убить президента, убьет еще кого-нибудь – в качестве демонстрации.

– И выбрал Уолгрина, – задумчиво кивнул Римо.

– Ну да, – обреченно кивнул хозяин кабинета. – А кем раньше был Уолгрин – вы знаете?

– Бизнесменом.

– И бывшим сотрудником Службы безопасности. И уже после ухода в отставку ему снова пришлось поработать на нее – выполнить спецзадание.

– Какое именно?

– Доставить по адресу деньги – чтобы предотвратить покушение... покушение на президента, – хозяин кабинета как-то обмяк. – И его смерть – это не просто демонстрация убийцей своей силы. Ведь он убрал как раз того, кто привозил ему деньги – вот что пугает меня. Словно он пытается показать нам, что денег у него уже достаточно – и они ему больше не нужны, а нужна ему жизнь президента.

Заместитель начальника снова по привычке потянулся к стакану с «Алка-зельцером».

Чиун быстрым движением выхватил стакан из его руки.

– Остановись, о глупец! Взгляни, что ты с собой делаешь!

Губы сидевшего за столом затряслись.

– Это не я. Это моя работа.

– Нет, ты сам! И я сейчас докажу это, – Чиун сердито втянул голову в плечи. – Если умрет кто-то из твоих домашних, будешь ты вот так трястись?

– За жизнь своей семьи я не отвечаю.

– Отвечаешь – только не знаешь этого! А про работу свою ты знаешь, что она мало того что важная, но и трудная сверх всякой меры – оттого-то и изводишь себя! Слышишь? Ты, именно ты сам себя изводишь!

– И как мне избавиться от этого?

– Пойми наконец, что нельзя предусмотреть все, а главное – думай о президенте, как... как о яйце в курятнике! Ты ведь тоже стерег бы яйца, чтобы их не стащила кошка, но вряд ли сходил бы из-за них с ума – не правда ли?

Неожиданно заместитель начальника Службы почувствовал, что его организм справился с химической атакой на желудок. А может, и в самом деле, президент – это не более чем яйцо... и тут он ощутил такое невероятное облегчение, какого давно уже не в силах были дать ему никакие таблетки. Ни с чем не сравнимое чувство полного покоя – а ведь всего-то надо было заставить себя перестать беспокоиться.

Виола Пумбс давно уже потеряла нить разговора Римо с хозяином кабинета, и бросила делать пометки в заигранном у кого-то блокноте одолженным еще у кого-то карандашом.

– Что, президент может умереть?

Интересно, не успеет ли она написать книгу, предсказывающую это событие. Может, ей даже удалось бы описать в точности, как все это произойдет. Еще пару эротических эпизодов... Ой, она и сама может сфотографироваться голой на разворот! Или на суперобложку. Только как увязать ее голое изображение с президентом, человеком скромным и набожным? А, но она же сама и напишет книжку. Вот она и связь. Издатели ведь очень часто украшают обложку портретом автора. И потом, мужчинам вообще редко требуется какой-то особый повод для того, чтобы пялиться на обнаженную женскую задницу. А у нее – Виола Пумбс знала – было что обнажать.

Вопрос мисс Виолы немедленно вызвал в мозгу у заместителя видение усопшего президента, и он снова потянулся за бутылью с «зельцером». Привычное движение руки остановил, однако, длинный лакированный ноготь.

– Всего лишь яйцо. И беспокойство ничуть не поможет. Может лишь повредить. Яйцо в курятнике, – вещал скрипучий голос Чиуна.

Перед глазами заместителя встало яйцо, вдребезги разбитое пулей снайпера, размазанное по стенке из сорок пятого калибра... Горящее яйцо... Яйцо взорванное... Ну да – яичница! Или сырники с яйцом. И кому вообще нужны эти яйца? Заместитель почувствовал себя лучше. Да какое там – просто здорово!

– Простите, мистер, как мне благодарить вас?!

– Остановить глупую ложь, распространяемую о Доме Синанджу!

– О Доме Синанджу? Но я, по-моему, ничего об этом не говорил. И потом, это, кажется, какая-то легенда...

– Никакая не легенда. Это союз самых мудрых, ловких и благородных ассасинов на этой грешной земле. Поэтому, называя каких-то проходимцев «лучшими в этой области», вы оскорбляете тех, кто действительно заслуживает этого звания. Знаешь ли ты, о трясущийся белый человек, что Дом Синанджу может с легкостью поставить на колени этих «лучших»? Возможно ли, спрашиваю я тебя, сравнивать сточную канаву с океаном? И как можно сравнить этих безумных молокососов со средоточием величайшей мудрости?

– Скажите, кто вы, сэр? – глаза хозяина все еще застилали слезы благодарности.

– Беспристрастный свидетель, – угрюмо сообщил Чиун. – Скромный защитник правды и справедливости.

От своего угрюмого вида Чиун не пожелал избавиться и за стенами кабинета. Отстав от мисс Виолы Пумбс на некоторое расстояние, чтобы она не могла услышать его, Чиун, повернувшись к Римо, сказал вполголоса:

– Тучи сгущаются. Нам нужно уходить. Беда уже на пороге.

Оглянувшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, Римо удивленно посмотрел на него.

– Римо, мы не можем допустить, чтобы Дом Синанджу покрыл себя пятном неминуемого позора. Что подумает мир, если ваш президент будет в один прекрасный день разрезан на кусочки, или взорван вместе с домом, или убит выстрелом в голову – и окажется, что Дом Синанджу не только не участвовал в этом, но наоборот, обязался оберегать его?! Это невозможно, Римо. Государства возникают и разрушаются, но от этого не должна страдать слава Дома Синанджу.

– Чиун, во всем мире едва ли наберется пятьдесят человек, когда-либо слышавших о Доме Синанджу, и сорок семь из них живут в этой стране.

Ваш президент собирается умереть и покрыть наше имя позором. Вот что уготовил он нам вместо благодарности. Если бы это не оскорбляло моего достоинства, я убил бы его сам, ибо гнев мой ужасен. Неужели он осмелится бездумно пасть жертвой убийцы и обесчестить славнейшее из имен, какое когда-либо знал этот мир? Очевидно, правы те, кто утверждает, что в новых странах люди забыли всякие приличия.

– А почему ты так уверен, что президент непременно умрет, а, папочка?

– Разве то, что говорит трясущийся человек, не проникло в твои ослиные уши? Уже многие года люди твоей страны платят за свой страх золотом. Платят какому-то мерзавцу, в то время как последний из Мастеров Синанджу находится среди них! Но, очевидно, есть причина, чтобы платить – за пустой звук ведь никто не платит...