Эдди Шах - Оборотни

Некоторое время она ничего не говорила. Но потом заметила:

— Ведь все еще масса нацистов ожидает возвращения домой.

— Согласен. Но здесь, должно быть, кроется что-то большее. И это нужно пресечь.

— Мы можем узнать, но пресечь не в наших силах.

— В этом-то и разница между нами. Вы обучались находить информацию, а я — использовать ее. Иначе в информации нет никакого смысла. Посмотрите, Билли, все это дело постепенно меняет контуры. Мы добираемся до чего-то. Я уже чувствую запах.

— И я тоже. Но какое это имеет отношение к нам?

— Вы с этим не справитесь. Это не в вашей природе. Власть и насилие идут нога в ногу. Это закономерно. Где власть, там и насилие. Власть поддерживается людьми вроде меня. Мы постоянно сталкиваемся с тем, что использующие насилие обладают властью. Во всех этих взаимообратимых отношениях нет места поскудным угрызениям совести. Они отрезают кому-нибудь руки, потому что думают, это о’кей. И тогда я опускаюсь до их уровня. Не очень приятно. И не для вас, Билли.

— Мне время отваливать?

Он кивнул.

— Но как я могу сейчас вернуться обратно? Без веских оснований.

— Вы же нашли Гуденаха. Скажите им, что именно это и собирались сделать. Ко мне примкнули на случай, если я что-нибудь знаю. Когда же цель была достигнута, вы отправили его домой.

— Он же на ответственности русских.

— И все же связан с Триммлером.

— Вы действительно так думаете, правда?

— Приходится.

Она подошла к нему; в ее глазах читался ужас. Она не могла согласиться с тем, что должна уйти. Беда в том, что он и сам не хотел ее терять. Но прежде всего следовало думать о выполнении долга.

Приблизившись, она вздернула подбородок. Затем подалась вперед — они были почти одного роста — и провела губами по его щеке. Он замер, не смея двинуться, не в состоянии вырваться, понимая, что их взаимозависимость становится необратимой, желательной и опасной одновременно.

— Сегодня, сейчас, ушлый парень, — прошептала она. — Пришло время быть рядом, вместе.

Она обняла его, дотронулась руками до затылка и взбила его волосы. Потом стала его целовать, облизывая губы, прижимаясь к нему всем телом, заглядывая в глаза, которые смотрели на нее. Она знала, что он хочет ее, и это ее особенно возбуждало.

Непостижимость, странная прихотливость нашей жизни. Почему именно мы двое? Из всех атомов мира. В этой жалкой комнате. Никаких бриллиантов, никаких канделябров, никаких фраков и шелкового белья, никаких молний, никаких призывов вкрадчивого Синатры. Просто мы и пыльная кровать.

Он положил ей руки на талию и, отодвигая ее, не мог отпустить.

— Что-то не так? — спросила она.

— Я не привык к этому.

— Что вы хотите сказать?

— Я привык трахаться. А такого со мной не было. Это нечто большее.

— О-о-о, крутой парень. Пусть все будет само собой. Никаких стараний. Вы увидите. — Она взяла его руку и потянула к кровати. Теперь лучше снять свитер. Он помог ей раздеть себя, безмолвно подняв руки. Она улыбнулась. — Будет проще, если мы сами разденемся.

Щелкнул выключатель.

— Зачем? — спросил он.

— Так лучше. Слишком яркий, — солгала она, не смея сказать ему, что она стыдилась своего сорокалетнего тела, что его рот заставил ее почувствовать свой возраст. Груди ее несколько опали, перегруженные лишней полнотой, живот, наверное, стал дряблым, как у ее знакомых женщин.

Он не настаивал, уловив истинную причину, только усмехнулся в темноте. Со временем она научится верить ему. Они скользнули под одеяло одновременно, потянулись друг к другу, а глаза застыли от удивления и радости. Они почти не двигались, только прижимались теснее, испытывая волнение от нарастающего тепла. Ему нравилась ее кожа, ощущение гладкости, которое она вызывала. Он не знал такой кожи, бархатистой, теплой и скользкой, в которой так легко раствориться.

Она не заметила, как ушло чувство страха за свои жировые складки, за то, что он пальцами нащупает морщинки ее кожи. Чувство страха за себя сменилось радостью за него. Никогда раньше она не встречала такой упругости мужского тела. Здесь не было узлов и мускулов, как у Гейри, ватной мягкости, как у Питера. Это было крепко сбитое единство, приятное в своей твердости. Постепенно, знакомясь с его телом, она обнаружила шрамы от ножевой раны в плечо, куда ему нанесли удар в одном из баров Белфаста, и от пулевого ранения выше правой коленки — напоминание о пребывании в пограничном патруле, когда один из его же людей поддался панике и открыл по нему огонь. Но это все потом. Теперь она чувствовала его крепость целиком и благодарно отвечала поцелуями на нежную трепетность его сильного тела.

На мгновение они оторвались друг от друга, потом она перевернулась на спину, изогнулась, чтобы принять его, подняв вверх ноги и опустив их ему на плечи.

Прошло минуты две до того, как он твердо вторгся в нее, ощутил легкую боль от непривычного пребывания там, а потом прилив теплоты, любви и наслаждения. Она вновь приподнялась, потянулась к его лицу. Он почувствовал ее слезы, хотя в глазах угадывалось состояние радостного возбуждения.

Она застонала первая, потом, к собственному удивлению, он услышал нечто утробно-музыкальное, исходившее из него. Их любовь выливалась в звуки. И вдруг она забыла о темноте, о своих возрастных проблемах, ей шел двадцать первый год. И, сжимая друг друга настолько тесно, что им стало трудно дышать, они сливались в одно существо.

— Я вижу звезды, — прошептала она ему на ухо, еще крепче обнимая его и покрывая поцелуями его глаза, лоб, шею. — Я вижу вспышки света. Боже, я люблю вас.

Это было потрясение. Никто раньше не говорил ему подобного. Он никогда никому не предоставлял такой возможности.

— Я люблю вас. — Странные, ничего не значащие слова. Внезапно он понял, что и эти слова могут обладать каким-то реальным смыслом.

Они нашли положение, когда, легко перемещаясь телами, они стали воспринимать взаимность его твердости и ее мягкости как блаженную игру. Хотелось, чтобы так продолжалось долго, до бесконечности. И, чувствуя близость извержения, боясь закончить раньше ее, он отодвинулся и увидел вспышку сожаления в ее глазах.

— Все хорошо, — сказал он, поцелуем стирая слюну с ее губ и уходя головой далеко вниз, в пространство между ее ногами.

Ему хотелось попробовать ее там, вкусить сладость ее влаги. Она отвернулась, чтобы не смущать его, не сковывать его желаний. Он же медленно ввел в нее свой язык, ладонями поглаживая изгиб ее спины и приятную округлость ягодиц. Ни с одной женщиной он еще это не делал, бессознательно опасаясь какой-то унизительной некрасивости. Но с ней это оказалось замечательно и естественно. Тело ее укреплялось новой силой нежности и желания принадлежать ему. А его возбуждение питалось вкусом ее влаги, растворявшейся на его языке. Он нащупал маленькую, твердо торчащую пуговку, которая концентрировала энергию ее секса, нажал на нее языком, почувствовав ответную и настоятельную реакцию.