Эдди Шах - Оборотни

Они приветствовали друг друга по-немецки, а метрдотель приставил для Труди стул. Когда все уселись, подошел официант, чтобы принять заказ.

— Предоставьте нам пять минут, — сказал Митцер, а когда официант стал вынимать из корзины бутылку с шампанским, добавил резко: — Оставьте нас! Мы сами с этим справимся!

Кушман потянулся за бутылкой, а официант, извинившись, поклонился и отошел.

— Проклятые пудели! — выругался Митцер по-немецки, когда Кушман наполнял шампанским стаканы. Бутылка возвратилась в корзину, можно было начинать застолье.

— А где же Глория? — спросил Триммлер.

— Вероятно, все еще в постели, — ответила Трудц. Глория была их девятнадцатилетней дочерью — нежданным добавлением к троим старшим детям.

— За будущее, — произнес Триммлер, Подымая свой стакан и не желая продолжать разговор о дочери, которая вернулась в номер отеля в пять часов утра. Бог знает, на что она была способна.

— За новое будущее, — добавил Кушман.

Все пятеро подняли бокалы и поддержали тост.

— А вы видели последние фотографии рейхстага в Берлине? Вы обратили внимание на его внутренний вид? Там воссоздаются интерьеры, которые существовали до 1933 года.

— Что за фотографии? — спросила Труди.

— Во «Франкфуртер аллгемайне». Сегодняшний выпуск. И они собираются соответственно перестроить купол.

— Какой купол? — спросила Марта, медленно попивая шампанское.

— Разве вы, девушки, ничего не знаете? — пошутил Митцер. — Тот, который венчал рейхстаг. Он был разрушен пожаром, организованным коммунистами. Когда Гитлер перестроил здание, он ликвидировал купол. Весьма заметная деталь. Он покрывал всю крышу.

— Теперь они собираются восстановить его, — сказал Кушман.

— Но здание ведь уже используется. Для правительства, — стала уточнять Труди.

— С этим нет проблем. Сейчас идет строительство вокруг. Это обычная практика. Но какой великолепный центр для представительства страны! Германия, господа, снова становится великой. И ей нужен величественный парламент. — Он поднял бокал. — За новый рейхстаг и за нашу новую Германию. Нам пришлось долго ждать, но наш час наконец близится.

Все чокнулись с Кушманом, звон бокалов разнесся в наступившей после его слов тишине.

— И за Heide. За то, чтобы все получилось, — сказал Митцер.

Речь шла о крупном земельном участке, который он начал разрабатывать в Дрездене.

— Это символ нашего будущего, господа, — подхватил Кушман. — Ободряет, что так много сотрудников Штази присоединяется к нам. — Им, немцам, не надо было объяснять, что словом «Штази» называлось министерство государственной безопасности бывшей Германской Демократической Республики. — Потерянные души. С чувством вины за то, что их обучали делать. — Он поднял бокал. — За них и за другие потерянные души Германии.

— И еще один тост, — вскочил Митцер, когда они выпили. — За единую Германию и за окончание грустных шуток вокруг ГДР.

Все засмеялись и опять чокнулись.

— Мне нужно сказать вам одну вещь. Только одну, — продолжал Митцер, не обращая внимания на легкий гул шутливых протестов. — Как можно удвоить стоимость машины?

— Как? — заинтересовался Кушман.

— Я уже слышала это, — сказала Марта, подмигивая Труди.

— Скажите же нам, как? — кокетливо недоумевала Труди.

— Заполнив до отказа ее бак бензином, — закончил Митцер.

Снова все засмеялись, за исключением Триммлера, который резко поставил бокал на стол, удивив остальных.

— Вам не понравилась моя маленькая шутка, Хайнрих? — заметил, улыбаясь, Митцер.

— Когда же это случится? — спросил Триммлер. — Когда?

Кушман доверительно наклонился вперед:

— Терпение. Скоро.

В это время на тонкой полоске пляжа вблизи отеля «Марганец» показался эбеново-черный сенегальский разносчик. Он шел по направлению к отелю «Карлтон».

Сенегальцы торгуют на пляжах своими изделиями, соломенными и кожаными шляпами, дешевыми солнцезащитными очками, платками, ремнями, кожгалантереей. Торговля с туристами дает хорошие доходы этим некогда гордым воинам. Вызывая неудовольствие некоторых приезжих, сенегальские торговцы в своих племенных одеждах, ярких и цветастых, являются неизменной принадлежностью каннских пляжей.

Но так бывает летом, в разгар сезона. Зимой большинство из них возвращается к себе домой, в Африку.

Разносчик, появившийся на пляже в этот декабрьский день, представлял исключительное зрелище. Его одинокая черная фигура, увешанная разной дребеденью, была видна издалека. Он и одет был достаточно экстравагантно: в зеленой военной куртке поверх черных джинсов. Солнечные очки отличались такой же чернотой, как и его кожа, а на голове у него красовался клетчатый берет. На такой экземпляр трудно не обратить внимания. Две женщины, сидевшие вместе на одном складном стуле у кромки воды, прореагировали соответственно. Когда чернокожий разносчик проходил мимо, одна из них, пышная блондинка, подозвала его, помахав рукой.

Сенегалец помедлил, но все же подошел.

— Покажите, что у вас есть, — попросила женщина по-французски.

Он улыбнулся, вынул из кармана резиновую гориллу, игрушку размером в шесть дюймов, и протянул ее женщине.

Они на всякий случай, не зная, что за этим последует, захохотали.

Он усмехнулся и сжал аляповатую игрушку. Из гориллы выскочил резиновый пенис, окрашенный в ярко-красный цвет, но с черной головкой. Игрушечный орган был направлен прямо на женщин, которые рассмеялись стыдливо и удивленно. Улыбка разносчика стала еще шире.

— Он не очень велик, — подавляя смущение и подзадоривая торговца, сказала вторая женщина, маленькая брюнетка. — Я привыкла к большим.

Он немного опустил гориллу и прижал игрушечный пенис к ее левой груди. Она отодвинулась и чуть не упала со складного стула. Тогда он провел резиновой гориллой по внутренней стороне ноги другой женщины, а затем шлепнул ее по бедру своей крупной, грубой рукой.

Напуганные его вульгарной сексуальностью, женщины вскочили, собрали свои вещи и побежали по набережной. Он кричал им вслед, издевательски смеясь:

— У меня есть кое-что побольше, если хотите! Большой-пребольшой!

Но внимание его уже было направлено на группу немцев за последним столиком перед спуском к воде. Ему был слышен их смех, звон хрустальных бокалов.

Приблизительно за сотню метров до столика он вынул из своей нагрудной сумки тонкую стальную трубку длиной дюймов семь и не толще пальца, подсоединил ударник, который мог воспламенить небольшой заряд, вставил в конец трубки стеклянную ампулу и завернул собранный механизм в газету «Нис матэн». Для стороннего наблюдателя ружье Сташинского казалось только безобидной газетой, свернутой в привычный рулон.