Эллен Датлоу - Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

— Жарко, блин, — сказал отец, останавливая машину так, чтобы мы все могли полюбоваться развалинами и чтобы мой брат Рэй покрепче разозлился из-за отцовской угрозы заставить его идти пешком. — Глянь-ка на эту кучу за насосами.

Мама пыталась смолчать, я видел это. Но она хотела что-то сказать — и скрипнула зубами, удерживая это что-то внутри.

— Как вы думаете, парни, что это?

— Не знаю, — сказал я.

Выглядело это как остов машины, но я плохо разбирался в автомобилях, поэтому с тем же успехом мог бы принять это и за кусок ракеты. Через потрескавшееся стекло до меня долетел какой-то запах — сладкий, словно запах конфет или духов из раннего детства.

— Может быть, стоить продать это в одну из твоих лавок с барахлом?

— Антикварные магазины, — поправила мама.

— Странное место, — сказал отец. — По идее, кто-то должен был бы это все перепахать и построить магазины или, скажем, засеять чем-нибудь. Может, эта штука из космоса? Или из России… Или что-то вроде космического мусора. В наши дни все какое-то космическое. Да, Рэй? Правда же, Рэй? Ты тоже думаешь, что это что-то с Марса?

Я услышал щелчок: это Рэй открыл дверцу со своей стороны.

— Я, пожалуй, пойду пешком, — сказал он. — Может быть, и с Марса.

— Может быть только моя жопа, — сказал отец. — Это-то уж наверняка.

Рэй выбрался из машины и оставил дверцу открытой.

— Кэп, — сказала мама. Она протянула руку и мягко тронула отца за плечо. Он передернул плечами. — Кэп, — повторила она, — до дома двадцать миль.

— По моим прикидкам, только пятнадцать, — сказал отец. — Он уже взрослый. Или парень в шестнадцать лет — все еще ребенок?

Мама промолчала.

Рэй шел по дымящемуся асфальту шоссе в сторону узловой Вайдал, и я беспокоился, не обгорит ли он до костей. Как будто услышав меня, он снял рубашку, свернул ее и засунул под мышку. Он был таким тощим, что дети в школе звали его пугалом. Клянусь, по костям на его спине можно было читать, строчку за строчкой, и в каждой из них было написано «а пошел ты…».

Отец тронулся с места и поехал вдоль платформы.

— Кэп, — сказала мама.

Разумеется, отца звали иначе, но Рэй называл его «Кэп» еще до моего рождения, потому что отец был капралом и хотел, чтобы его звали Капралом, а Рэй мог выговорить только «Кэп». С тех пор мама тоже звала отца «Кэп». Для него это должно было звучать ласково и напомнить ему, что он прежде всего отец и давно уже не капрал. Наверное, мама посчитала, что это его смягчит, и это почти сработало. Но только почти.

— Хочет идти — так пусть идет, — сказал отец. — Я его заставлял? Нет. Это его выбор.

Это были последние слова. Отец вновь завел машину, и, пока мы отъезжали в направлении Прюитта, я видел сквозь заднее стекло Рэя, который сидел на одном из старых насосов и закуривал, зная, что это сойдет ему с рук.

Мы пересекли железнодорожные пути, и дорога опять стала ухабистой, потому что никого в округе не заботило поддержание этого отрезка шоссе в порядке, и ямы не кончились, пока мы не выбрались из этой части долины.

— Пятнадцать миль, — сказала мама.

Мы сидели на передней веранде, обливались потом и ждали, когда Рэй вернется.

— Папа говорит, что раньше каждую субботу пробегал по пятнадцать миль.

Мама посмотрела на меня, затем вновь на дорогу.

— Раньше, — сказала она вполголоса.

— В марте Рэй прошел десять миль под дождем.

Мама встала и сказала: «Ох». Сначала мне показалось, что она увидела, как Рэй подходит к дому, но там никого не было. Тогда, до начала плотной застройки, у нас было четверо соседей, и ближайший дом находился в полумиле от нашего. Через дорогу были пруд и рощица, а за ними — горы и Аппалачская тропа. Летними вечерами, когда воздух становился прохладнее, было так здорово сидеть на веранде и смотреть, как свет медленно гаснет, пока все солнце не скроется к девяти тридцати, а там мне уже было пора в кровать.

Отец посмотрел через дверь с натянутой на нее проволочной сеткой и сказал:

— Ну, давай решим простой пример. Арифметике вас там еще учат? Медленным шагом, с учетом солнца и всего прочего, можно пройти три мили в час, и это только если он будет шагать достаточно бодро. Так что раньше одиннадцати он не появится. Может быть, к полуночи. К тому же Рэй упрямый. Это надо учесть. Он может переночевать у Гурона или возле реки.

— Тогда комары съедят его заживо, — сказал я.

— Он так уже делал, — сказала мама, больше самой себе, чем кому-либо.

Отец сказал:

— Гурон говорил, что может перевезти часть твоего хлама.

— Ох, — снова сказала она. Вышла во двор и окликнула колли, чтобы забрать ее на ночь в дом.

Я гадал, о чем бы сейчас мог думать Рэй, пил ли он тайком пиво у Гурона или был недалеко от нас, только еще не виден.

Неделей позже я был почти уверен, что мы больше никогда не увидим Рэя. Спустя полтора года, когда мне исполнилось двенадцать, мы переехали в Ричмонд. Отец нашел там денежную работу, но я был уверен, что мы обосновались в Ричмонде главным образом потому, что это место было совершенно не похоже на Прюитт. Я часто думал о Рэе и о том, какой была бы наша семья, если бы он вернулся с прогулки в тот день, когда мне было десять с половиной лет.

Должен признать, что после этой утраты нам стало легче жить. Вспыльчивость отца, знакомая мне с раннего детства, превратилась в добродушную капризность. Его гнев вспыхивал реже и обращался уже не на семью, а на работодателя, ежемесячные счета или телевизор. Отец не швырялся стульями в стену, когда спорил с матерью, и никогда больше не повышал на меня голос. Сперва я немного скучал по брату, хотя он и не был добр ко мне и никогда ни от кого не защищал. Рэй всегда был главным, а однажды дело дошло до того, что он помочился мне на ногу (мне было пять лет, а ему почти одиннадцать), чтобы доказать, что он — могущественный старший брат.

Несмотря на то что мама очень страдала несколько лет после пропажи Рэя, я думаю, даже она в конце концов смирилась. Рэй был трудным ребенком, который, по ее словам, с самого рождения только требовал, злился и кричал. Со временем мама утешила себя мыслью о том, что Рэй, наверное, живет в каком-то провинциальном городке штата Виргиния и ему гораздо лучше без гнета семьи. Возможно даже, что он счастлив. От этой мысли она словно расцвела.

Никому ни на минуту не приходило в голову, что Рэй погиб. Он был негодяем, а негодяи на юге не умирают. Они становятся солью земли, и в маленьких городках их почитают так же, как необычайно красивых женщин или трехлапых собак.

Потом я вырос, немного поездил по стране, женился и развелся. Когда моему сыну исполнилось пять лет, мы, как давно уже собирались, поехали в гости к бабушке. Мне доверили Томми на целых шесть дней — неслыханная щедрость бывшей жены. Мы ехали по городскому асфальту; я подумал, что славно было бы заглянуть в Прюитт и показать Томми разрушенную коневодческую ферму. Но воспоминания об этой местности меня подвели, а гордость не позволяла спрашивать дорогу на заправках, так что мы слегка заблудились. Томми захотел пообедать, поэтому мы выгрузились из машины возле кофейни, сделанной как будто из листовой жести, в форме старинного кофейника. Официантка была симпатичной; она сказала Томми, что он — «рыжеволосейший мальчик» из всех, кого она когда-либо видела. Пахло в кофейне подгнившими овощами, но галеты с ветчиной были вкусными, и я научил сына старинному искусству игры в «смотри, еда!», забрасывая ему в рот галеты и арахис. Мама будет ругаться, когда Томми вернется в Балтимор и тоже начнет открывать набитый рот во время еды.