Владимир Гриньков - Таящийся ужас 3

— У Родионова дела совсем плохи, — сказал Матвеев, присаживаясь на стул. — Я хотел тебя еще кое о чем спросить.

Баклагов молча смотрел на него.

— Как ты думаешь, могут ли случайности выстраиваться в некоторые закономерности?

— Естественно, — пожал плечами Баклагов.

— Ты догадываешься, почему я тебя об этом спрашивал?

— Да.

— Мне не дают покоя эти странные случаи. Эти люди — неужели они так провинились перед тобой?

— Дело ведь не в их вине.

— А в чем?

— В том зле, которое они творили.

— Ты им мстил?

— Нет.

— Но они погибли — все.

— Разве я был рядом с ними в эти моменты?

— Нет, но…

— Просто к ним вернулось посеянное ими зло.

— Не понял.

— Они не задумывались, что, делая нечто нехорошее, они навлекают на себя беду. Так взрослый, обижая младенца, не ведает, чем взойдет творимая им несправедливость.

— Зло порождает зло?

— Нас миллиарды, — сказал Баклагов. — Нас целый океан. И каждый человек в этом океане рождает свои маленькие волны зла. Эти волны перекрываются, превращаясь в одно целое, и люди захлебываются в этом кошмаре, и уже не разобрать — где зло, сотворенное когда-то лично им, а где — незнакомым ему человеком. Зло вернулось. Но уже гораздо более страшное.

— Все это выглядит неубедительно.

— А разве я собирался тебя в чем-то убеждать? — удивился Баклагов. — Хотя, если хочешь, я могу привести один пример. Ты ведь, кажется, только что отказал в помощи Родионову? Не так ли?

Матвеев вздрогнул и вскинул брови.

— И я могу сказать, почему ты это сделал, — спокойно продолжал Баклагов. — Ты не захотел помочь ему после того, как понял, что он сейчас вытворяет. Его поступки уронили его в твоих глазах. И ты решил, что этому человеку помогать не стоит.

— И что же он сейчас вытворяет? — хрипло спросил Матвеев.

— Он меня лечит, — сказал Баклагов, сделав ударение на последнем слове. — И ты знаешь об этом.

— Ну и что, что он тебя лечит? — Матвеев прятал глаза.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Вот так Родионову все и аукнулось.

— А Вите — ей тоже аукнулось? А Пашке? А лейтенанту?

— Ишь как ты испугался, — усмехнулся Баклагов. Его лицо стало совсем темным.

— Так вот если бы зло возвращалось к людям сразу, они бы убоялись того, что творят! — неожиданно закричал он и вскочил на кровати. — Может быть, я и послан для того, чтобы вы поняли это!

Матвеев поднялся со стула.

— А-а, страшно?! — бесновался Баклагов. — Я возвращаю вам ваше зло! Ты уже понял это?! Сделай мне плохо — и тебе не придется ждать десять лет, пока сотворенное тобой возвратится к тебе! Ты получишь сразу и сполна!

Он упал на подушку. Похоже было, что силы его оставили. Матвеев осторожно присел на краешек стула.

— Мне жалко их всех, — глухо сказал Баклагов. — Я плачу по ним, но это плач палача.

Он приподнялся на локте. Матвеев сидел, боясь пошевелиться.

— Это плач палача! — выкрикнул Баклагов. — К палачу приводят жертву, а он даже не знает, чем провинился этот человек! И, может быть, ему жаль, он противится отнять жизнь! Но не от него это зависит, и не он вынес приговор!

— А кто? — спросил Матвеев. — Кто вынес приговор? Вите. Пашке.

— Они сами вынесли себе приговор, — сказал Баклагов. — И никто не в силах его отменить.

— И ты их убил.

— Не я. Они себя убили.

— А что же ты?

— Я — лишь объект творимого ими зла. Я — лакмусовая бумажка человеческих поступков.

— Но проступок и наказание несоизмеримы, — сказал Матвеев. — Рукоприкладство возвращается к человеку смертью.

— А знаем ли мы, чем отзовется творимое нами?

Матвеев вздохнул.

— Ты еще долго будешь наказывать людей? — сказал он.

— Нет, — Баклагов покачал головой. — Мне недолго осталось, я чувствую это.

— Чепуха, все обойдется, — сказал Матвеев, пряча взгляд. — Ты еще поправишься.

Баклагов не ответил.

— Доктор сказал, что у тебя еще могут быть приступы. Неплохо было бы надеть на тебя рубашку. Не возражаешь?

— Как я могу возражать? — Взгляд Баклагова был печален.

— Я сейчас. — Матвеев суетливо поднялся со стула.

Он вернулся через пару минут, держа в руках рубашку с длинными рукавами, свисающими до пола. Баклагов безропотно дал надеть на себя рубашку. Матвеев завязал у него на спине концы рукавов, проверил, надежно ли.

— Отдохни, — сказал он. — Тебе сейчас надо больше отдыхать.

— Хорошо, — тихо ответил Баклагов.

Матвеев вышел в коридор, запер дверь палаты на замок. «Вот и все, — подумал он. — Осталось совсем немного».

Он положил ключ в карман и отправился в дежурку.

Чайник был горячий. Матвеев налил кипятку в чашку, порылся в столе, разыскивая заварку, но не нашел. Тогда он вылил кипяток обратно в чайник и лег на кровать поверх одеяла. Когда по коридору кто-нибудь проходил, он приподнимал голову, прислушиваясь. Но никто не заглядывал к нему. «Уеду к Лидке в Демидовск, — думал Матвеев. — Не прогонит. Поживу у нее, пока здесь все уляжется, а там будет видно».

Он пролежал на кровати до вечера и, когда за окном стемнело, поднялся и вышел в коридор. Медсестра сидела за своим столом. Из-под двери кабинета Родионова пробивалась полоска света. Матвеев подошел к четырнадцатой палате и осторожно, стараясь не шуметь, отпер дверь. Баклагов неподвижно лежал на кровати, и теперь его лицо казалось совсем черным.

Матвеев закрыл дверь и, опустившись на колени, пошарил рукой под кроватью. Там обычно складывали лишние подушки. В какой-то момент Матвееву показалось, что Баклагов проснулся, и он замер, прислушиваясь, но вскоре понял, что ошибся. Вытянув подушку, Матвеев распрямился. Голова Баклагова темнела на белой наволочке. Кто-то прошел по коридору. Когда шаги стихли, Матвеев бросил подушку на лицо Баклагову и навалился сверху. Баклагов забился под ним, и Матвеев подумал, что неплохо придумал со смирительной рубашкой — так Баклагову не выкарабкаться. Он лежал, терпеливо ожидая развязки, и через какое-то время Баклагов затих. Матвеев поднялся, покачиваясь. Он не стал включать свет, потому что и так знал, что все кончено, бросил подушку под кровать и вышел в коридор. Медсестра по-прежнему сидела за своим столом.

Родионов был в кабинете один. Матвеев прикрыл за собой дверь и сказал:

— Баклагов умер.

Он следил за выражением лица доктора и увидел, как тот вскинул брови:

— Умер?

— Да, — кивнул Матвеев. — Скоропостижно скончался.

Родионов привстал из-за стола.

— Будет лучше, если обойдется без вскрытия, — сказал Матвеев.

Родионов посмотрел на него вопросительно.

— Последнее время ему вводили слишком много лекарств, — спокойно пояснил Матвеев, сделав ударение на слове «слишком». — Зачем об этом знать кому-либо?

Он поднялся и пошел к двери. Родионов молча смотрел ему вслед.