Владимир Гриньков - Таящийся ужас 3

— Вспомнил, — сказал Хома. — Вострецов попросил, чтобы до его приезда с поляками ни о чем конкретном не договаривались.

Слушая Хому, я смотрел на «волейболиста». Тот постоял еще немного, потом бросил негромко:

— Ты не представляешь, как будешь жалеть о том, что сделал, — и, развернувшись, медленно начал спускаться по лестнице.

— Кто это? — опешил Хома.

— Мой враг, — сказал я.

Теперь я уже не сомневался — что-то должно произойти.

Светка встретила меня у порога.

— Как тетя Таня? — спросил я.

— Ты знаешь, что она мне сказала? Ходила, ходила по квартире, думала о чем-то своем, а потом вдруг говорит: «Мы должны забрать дядю Лешу из больницы».

— Как это — забрать? — удивился я. — Кто же нам его отдаст?

— Вот и я ей то же самое сказала. А она в ответ: «Он же не болеет, ему даже уколы перестали делать, так что не имеют права держать». Ты бы поговорил с ней.

Я прошел в комнату к тете Тане. Она сидела у открытого окна и смотрела куда-то между сосен.

— Тетя Таня, — тихонько позвал я.

Она вздрогнула и обернулась.

— Как ваши дела? — спросил я.

— Все хорошо, Эдичка. Я хотела поговорить с тобой.

— Я слушаю вас.

— Я сегодня подумала, что дядю Лешу надо непременно забрать из больницы. Я понимаю, что это стеснит вас со Светой, но я сама буду за ним ухаживать, пока он не придет в сознание.

— Дело не в том, стесните вы нас или нет. Пока дядя Леша без сознания, его из больницы никто не выпишет.

— Там за ним не будет никакого ухода, — сказала тетя Таня. — Здесь ему будет лучше.

— Но там он под присмотром врачей…

— И сколько же они собираются за ним присматривать? — Она взглянула на меня. — А если он не будет приходить в сознание долго, очень долго? Месяц, год? Он что — все время и будет там лежать? А как же я? Нет, его надо обязательно забрать оттуда. Мы привезем его сюда и обождем хотя бы недельку — может, все образуется. Ну, а если нет — я увезу его к нам, домой. И буду ходить за ним лучше, чем все медсестры вместе взятые.

Я покачал головой:

— И все-таки они дядю Лешу не отдадут.

— Как это — не отдадут? — удивилась тетя Таня. — Он что — их собственность?

Я понял, что она не отступится.

Врач едва не лишился дара речи, когда тетя Таня выложила ему свою просьбу. Мы стояли в коридоре больницы, и я в приоткрытую дверь видел палату и в ней — какого-то мужчину без ног, который непрерывно стонал.

— Вы представляете, о чем просите? — воскликнул доктор. — Нет, об этом не может быть и речи.

— Я хочу забрать его, — упрямо повторила тетя Таня.

— Если вы опасаетесь, что за ним не будет нормального ухода, можете дежурить в его палате, — сказал врач. — Но о выписке я даже не хочу говорить.

— Сестра! — простонал безногий. — Сестра!

— Никто не знает, сколько Леша пролежит без сознания, — сказала тетя Таня. — Так пусть он это время проведет дома.

— Вы знаете, что мы трижды в день кормим его через зонд? Вводим трубочку в желудок и кормим. Как вы собираетесь делать это в домашних условиях? А если вдруг ему срочно потребуется помощь врачей?

Мне показалось, что доктор раздражается от того, что ему приходится объяснять столь очевидные вещи.

— Я договорюсь с участковым врачом, она будет приходить к нам, — сказала тетя Таня.

— Трижды в день? — Доктор махнул рукой. — Не выдумывайте!

— Сестра! — Безногий уже не стонал, а кричал. — Сестра!

— Я сама научусь, — пообещала тетя Таня. — Я в молодости окончила курсы медсестер.

— Нет! — отрезал доктор. — Я считаю бессмысленным продолжать этот разговор.

— Сестра! Сестра!

Я видел, как нервничает доктор. Мне показалось даже, что у него начала подергиваться щека.

— Сестра! Ну подойдите же кто-нибудь! — умолял безногий.

— Бобылева! — рявкнул доктор, и я увидел, как его лицо покрылось пятнами.

Из соседнего кабинета выскочила медсестра и юркнула в палату к безногому.

— Я не оставлю его здесь, — сказала тетя Таня. — Ни за что.

— Я не решаю эти вопросы! — взорвался доктор. — Ну как вы не можете этого понять!

— Надо было так сразу и сказать. — Тетя Таня вздохнула. — К кому мне нужно обратиться?

Домой дядю Лешу везли на машине «Скорой помощи». Мы с санитаром на носилках снесли его вниз, к машине. Казалось, что дядя Леша спит: глаза его были закрыты, и дышал он ровно и глубоко, как во сне. Тетя Таня шагала рядом с носилками и держала мужа за руку.

— Эдичка! — говорила она, вытирая свободной рукой слезы со своего лица. — А он совсем не бледный, правда? Даже вроде румянец на щеках — или мне это только кажется? Господи, как хорошо, что все обошлось!

У машины нас поджидал доктор. Он отвел меня в сторону и сказал, глядя себе под ноги:

— Попробуйте все-таки договориться с участковым врачом. Трижды в день она ходить к вам не сможет, но хотя бы раз или два в день…

— Я поговорю с ней, — кивнул я.

— Вам, видимо, придется нести какие-то расходы при этом, — продолжал доктор. — Ведь то, о чем вы ее попросите, не входит в круг ее прямых обязанностей.

— Я прилично зарабатываю.

— Ну что ж, мое дело — предупредить вас.

Он хотел уйти, но я остановил его:

— И все-таки хочу спросить вас напоследок: чем все это кончится, по-вашему?

Он поднял глаза и медленно произнес:

— Поймите же наконец: то, что с ним происходит, — это уже вне досягаемости человеческого разума. Поэтому никто не сможет вам сказать, чем все кончится. Никто. Потому что мы бессильны перед этим .

Светка была дома. Она посторонилась в дверях, пропуская носилки и во все глаза глядя на лицо дяди Леши.

— Вот мы и дома, — сказала тетя Таня, словно муж мог ее услышать. И это прозвучало так естественно, что у меня как-то сразу отлегло от сердца, да и Светка вроде повеселела. Мне показалось, что даже дядя Леша облегченно вздохнул, когда мы внесли его в квартиру.

— Тут ему будет лучше, — сказала тетя Таня. — Дома и стены помогают.

В спальне мы переложили дядю Лешу на кровать.

— Эдичка, распахни пошире окно, пожалуйста, — попросила тетя Таня. — Леше сейчас нужно как можно больше свежего воздуха, а у вас за окном сосны.

Я подошел к окну и раскрыл створки. Слабо качались верхушки сосен. Откуда-то издалека доносился шум трамвая. По асфальтовой дорожке, удаляясь от наших окон, шел какой-то человек. Прежде чем повернуть за угол, он обернулся, и я узнал его. Это был «волейболист». Мы встретились взглядами, и он усмехнулся. Где мне довелось видеть такую усмешку раньше, я вспомнил уже потом, когда «волейболист» исчез за углом. Такая усмешка была на физиономии черта с медальона. Нагловатая и неприятная была усмешка.

Вечером за ужином тетя Таня сказала:

— Мы не стесним вас надолго, ребята. Хотя бы недельку поживем у вас — хорошо?