Владимир Гриньков - Таящийся ужас 3

— Ядовитое?… — У Митчела невольно отвалилась челюсть, зубочистка выскользнула из угла рта и упала на пол. Он тупо проводил ее взглядом, словно она чем-то заворожила его.

Ядовитое дерево.

Ни удушья, ни головокружения он уже не ощущал; да и вообще не было никаких чувств. Он даже не заметил, как опустился на пол, сильно ударившись носом о его пластиковое покрытие.

Гифтхольц стоял и безмолвно глядел на неподвижное тело. «Прискорбно», — подумал он, и в самом деле настроившись на скорбный лад. Впрочем, мистер Митчел был Strolch, громилой, а потому нечего о нем жалеть. Как это он выразился — «волчья жизнь»? Да, или что-то в этом роде. Что и говорить, все действительно настолько подорожало, что честному человеку и вовсе трудно выжить. А куда денешься?

Он наклонился и пощупал запястье Митчела. Пульса, естественно, не было. Яд действует на сердечную мышцу, так что смерть наступает в считанные секунды. Более того — и ему это было прекрасно известно, — через некоторое время он полностью разлагается, а потому в организме не остается ни малейших следов отравления.

Гифтхольц поднял с пола свою коварную зубочистку и выкинул ее в мусорное ведро. Затем он снова подошел к трупу, вынул из кармана Митчела бумажник и небрежно сунул его в карман передника.

Что поделаешь, надо любыми способами оставаться на плаву. А что, верно и очень правильно сказано. Но мистер Митчел произнес еще очень много фраз, которые до сих пор вызывали у него недоумение. Какая-то «белка в колесе»… Никаких белок здесь не было, и при чем здесь колесо? Белки, насколько ему было известно, вообще живут в лесу.

«Нет, разумеется, мистер Митчел хотел сказать что-то совсем другое», — решил Гифтхольц.

Он медленно поволок еще теплый труп к стоявшей у дальнего угла кухни новой, искрящейся хромом гигантской мясорубке, из решетки которой вместо тоненьких червячков мясного фарша выползали почти готовые сосиски — оставалось лишь втиснуть их в оболочку. В одном из углов патентованного агрегата красовался фирменный знак: «Волшебное колесо».

Миссис Клара Дефорест принимала у себя священника, преподобного Кеннета Калинга. Манеры святого отца отличались профессиональной, годами выверенной спокойной уверенностью и почтительным немногословием, подобающими для посетителей дома, который постигло горе тяжкой утраты. Что и говорить, ситуация и впрямь была деликатная, и поэтому преподобный Калинг не был сейчас полностью уверен в том, что некоторые ее весьма пикантные особенности не придают его визиту оттенок определенной нежелательности и даже неуместности. Жизнь приучила его к тому, что для подобных ситуаций вообще не разработаны какие-либо особые правила этикета, но он все же подумал, что обязан пощадить чувства столь достойной прихожанки, как миссис Клара Дефорест, и не может не выразить ей свои соболезнования. Итак, он сидел у нее дома, с некоторым трудом удерживая рукой на колене чашку с чаем и одновременно сжимая свободными пальцами кусочек печенья.

Близился час, когда он по традиции взбадривал себя рюмочкой шерри, и сейчас ему очень хотелось предаться именно этой процедуре. Ему было неведомо, что и Клара Дефорест, также, естественно, участвовавшая в чаепитии, в настоящую минуту предпочла бы этому тонизирующему напитку ароматное вино и с радостью попотчевала бы им гостя. В общем, оба чувствовали себя немного не в своей тарелке, и каждый по-своему томился, страдая от мелких неудобств, которые обычно сопутствуют дефициту взаимопонимания.

Печаль, охватившая миссис Клару, имела под собой вполне реальную почву. Совсем недавно она потеряла своего супруга Джейсона, хотя тот покинул ее исключительно добровольно и отнюдь не в обществе быстрокрылых ангелов, уносящих человека к вратам рая. Он унесся всего лишь на борту столь же стремительно летящего самолета, спешившего в направлении мексиканской границы. Так, по крайней мере, поговаривали в округе. Если верить этим же кривотолкам, то он захватил с собой всю или почти всю наличность, которая лежала на их совместном счете в банке, продал наиболее ценные акции, а ко всему прочему основательно покопался в шкатулке супруги, где лежали ее драгоценности. Более того, молва гласила, что в полете его сопровождала молодая златокудрая дама.

Миссис Дефорест и не думала оспаривать все эти досужие выдумки, хотя подтверждать их также не намеревалась. Одолеваемая чувством благовоспитанной гордости, она явно желала показать всем, что готова простить своего греховного муженька и забыть про его коварство, не вдаваясь, однако, в детали, в чем именно оно состояло. Если разобраться, их брак был обречен с самого начала хотя бы потому, что Джейсон был на двадцать лет моложе ее, и поэтому теперь она довольно сдержанно, по крайней мере на людях, отреагировала на столь естественный финал их матримониальных отношений. Короче говоря, Клара ожидала, что обязательно настанет такой момент, когда ей придется подводить счет убыткам и потерям.

Отец Калинг с явным облегчением отнесся к тому, что она столь сдержанно реагирует на свое горе.

— Скажу по правде, миссис Дефорест, выглядите вы просто великолепно.

— Спасибо, святой отец. Впрочем, и чувствую я себя отнюдь не хуже.

— И вас ничто не томит? Не требуется никакого утешения, которое я был бы способен вам принести?

— Спасибо, я достаточно контролирую свои эмоции. Искренне признательна за вашу сердечность, но мне и в самом деле ничего не нужно.

— Ваша стойкость достойна высшего почтения. Не столь мужественная женщина, естественно, ударилась бы в истерику и стала бы расточать горькие упреки по адресу всех и каждого.

— Ну нет, увольте, только не я. Говорю вам вполне искренне: я не чувствую ни малейшего сожаления. Джейсон и впрямь бросил меня, и я даже рада, что освободилась от него.

— И сердце ваше не теснят досада и горечь? Ведь это было бы так просто и естественно.

Отец Калинг с тоской глядел на Клару. Он был бы безмерно рад воздать молитвы Господу за спасение души бедной женщины, поскольку это позволило бы ему в очередной раз ощутить свою полезность и почувствовать важность возложенной на него миссии. Однако душа миссис Дефорест, похоже, вовсе не терзалась в поисках спасения или утешения.

— Отнюдь, — со слабой улыбкой проговорила она. — Джейсон и впрямь оказался молодым мерзавцам, и все же настолько милым, что я чувствую к нему исключительно признательность, но никак не что-то иное, а тем более противоположное: Ведь именно с ним я прожила три восхитительных года, причем находясь в таком возрасте, когда и рассчитывать-то не могла на что-то подобное.