Патрисия Корнуэлл - Ферма трупов

— А что делать со свертком? — спросил Дженретт.

— Надо посмотреть, что внутри.

Доктор расстелил на каталке чистые сухие полотенца и положил сверток на них. Под бумагой, которую он аккуратно разрезал скальпелем, оказалась потрепанная коробка из-под женских мокасин шестого размера, обмотанная в несколько слоев скотчем. Разрезав и его, Дженретт снял крышку.

— О Господи! — прошептал он, оторопело уставившись на то, что кому-то пришло в голову положить в гроб вместе с телом маленькой девочки.

Внутри, завернутый в два герметичных пакета для замораживания, лежал мертвый котенок, на вид никак не старше нескольких месяцев. Я вынула из коробки твердый, как доска, трупик с выступающими тонкими ребрышками. Это была кошечка, черная с белыми лапками, без ошейника. Я отнесла ее в рентгенолабораторию, и снимки, выложенные на короб с подсветкой, ясно указали причину смерти.

— Сломаны шейные позвонки, — произнесла я, и по коже у меня пробежали мурашки.

Дженретт, нахмурившись, подошел взглянуть.

— Вот здесь позвоночник как будто смещен в поперечном направлении. — Он показал согнутым пальцем. — Странно. Вряд ли такое могло случиться, если ее сбила машина.

— Никакой машины не было, — отозвалась я. — Ей свернули голову — на девяносто градусов по часовой.

Я вернулась в мотель почти в семь вечера. Марино, лежа в своем номере, поедал чизбургер. На одной кровати валялись пистолет, бумажник и ключи от машины, на другой — он сам. Носки и ботинки он, похоже, скинул, не прибегая к помощи рук. Догадаться, что он и сам прибыл совсем недавно, не составило труда. Я решительно подошла к телевизору и выключила его.

— Поехали, — сказала я. — Есть работа.

Люциас Рэй клялся и божился, что пакет в гроб Эмили положила сама Дениза Стайнер, и он, конечно, подумал, что под оберткой любимая кукла или какая-нибудь другая игрушка девочки.

— Когда же это было? — спросил Марино, когда мы скорым шагом шли по парковке мотеля.

— Прямо перед похоронами, — ответила я. — Ключи от машины у тебя с собой?

— Да.

— Тогда тебе и вести.

У меня страшно болела голова — наверное, надышалась формалином на голодный желудок, да и отсутствие сна сказывалось.

— От Бентона что-нибудь было? — небрежно спросила я.

— У тебя там куча сообщений на столе.

— Я прошла сразу в твой номер. А откуда ты знаешь про сообщения?

— Портье пытался их мне всучить. Он с чего-то взял, что из нас двоих врач — я.

— С чего-то — с того, что ты мужчина. — Я потерла виски.

— Заметь — еще и белый к тому же.

— Марино, я же знаю, что ты не расист, так что такие шуточки ни к чему.

— Как тебе моя тачка?

Его новым автомобилем оказался каштановый «шевроле-каприс» со всей необходимой комплектацией — мигалкой, радио, телефоном и полицейской рацией. Машина была оснащена даже камерой, а внутри поблескивал нержавеющей сталью помповый семизарядный винчестер двенадцатого калибра — такая модель стоит на вооружении во флоте и ФБР.

— Боже ты мой, — недоверчиво произнесла я, садясь в машину. — С каких пор в Блэк-Маунтин, штат Северная Каролина, понадобилось оружие для усмирения беспорядков?

— С тех самых. — Он завел двигатель.

— Ты что, специально все это заказывал?

— Нет.

— Тогда, может, объяснишь, как так получилось, что местный полицейский участок из десяти человек экипирован лучше, чем подразделения наркополиции?

— Может, потому что здесь люди действительно понимают, что значит тесное взаимодействие с полицией? У них возникла серьезная проблема, вот местные предприниматели, да и просто сознательные граждане, все, что угодно, готовы предоставить — машины, телефоны, оружие. Мне в участке сказали, что сегодня звонила какая-то старушка, интересовалась, не пожелают ли федеральные агенты, которые прибыли в город, отобедать у нее в воскресенье.

— Очень мило с ее стороны, — сказала я, слегка сбитая с толку.

— Кроме того, городской совет подумывает об усилении полицейского управления, и есть у меня кой-какие подозрения, которые много чего могли бы объяснить.

— Что именно?

— Городу понадобится новый шеф полиции.

— А что случилось со старым?

— Ну, Мот тут был вроде шефа.

— Все равно никак не могу понять, что у тебя на уме.

— Да, может, как раз вот этот самый городишко, док. Им ведь нужен опытный человек во главе полицейского управления, а ко мне здесь относятся как к какому-нибудь Джеймсу Бонду. Кажется, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы уразуметь, что к чему.

— Марино, ради Бога, объясни, что с тобой такое творится, — очень спокойно произнесла я.

Он зажег сигарету.

— Значит, мало того что я, по-твоему, на доктора не похож, так и на шефа полиции тоже не тяну? Ты, видать, считаешь, что я так и остался все тем же полудурком из нью-джерсийского захолустья, который говорит так, будто во рту у него спагетти, якшается со всякой шпаной и ухлестывает за девчонками в обтягивающих свитерах и с начесами на голове? — Он яростно выдохнул дым. — Если я шары в боулинге катаю, это еще не значит, что я какой-нибудь татуированный быдлан. И то, что я в отличие от тебя не кончал крутых университетов, не делает меня полным дебилом.

— Все сказал?

— А потом, — все никак не унимался он, — у них здесь отличные места для рыбалки — Би-Три, озеро Джеймс… И недвижимость в окр у ге недорогая — ну, кроме разве что Монтрита и Билтмора. У меня, может, уже в кишках сидят всякие долбанутые уроды, которые стреляют в других таких же уродов, и хреновы маньяки, на которых в тюрьмах тратят, мать их, больше, чем я получаю за то, что их посадил. Если, конечно, эту погань еще и не выпустят в итоге — вот что самое главное.

Мы уже пять минут как стояли у дома Стайнеров. Я взглянула на освещенные окна, подумав — заметили ли нас и знают ли, зачем мы здесь.

— Выговорился? — спросила я Марино.

— Ни хрена, просто надоела мне вся эта трепотня.

— Во-первых, «крутых» университетов я, как ты выразился, не кончала…

— Ага, а Джонс Хопкинс и Джорджтаунский [5] Университет Джонса Хопкинса — частный университет в Балтиморе, штат Мэриленд, лучший в штате и по многим показателям лидирующий в стране. Известен своим медицинским факультетом. Джорджтаунский университет — частный католический университет в Вашингтоне, один из лучших в стране. — это, по-твоему, что?

— Марино, черт бы тебя побрал, можешь ты заткнуться?!

Уставившись прямо перед собой, он закурил следующую сигарету.

— Я точно так же, как и ты, родилась в бедной итальянской семье и выросла в бедном итальянском квартале, — сказала я. — Вся разница в том, что я жила в Майами, а ты в Нью-Джерси. У меня и в мыслях не было считать, что я чем-то лучше тебя, и тупым я тебя тоже никогда не называла. Уж чего-чего, а ума тебе не занимать, пусть ты и ни разу не ходил в оперу, а твоя манера выражаться оставляет желать лучшего. Все, что меня в тебе не устраивает, сводится к одной-единственной вещи — ты упрям как осел. Если на тебя находит, ты слышишь только себя, а на всех остальных тебе наплевать — в общем, относишься к другим именно так, как, по-твоему, все относятся к тебе.