Тара Янцзен - Безумно холодный

Она уже, было, потянулась за мобильником, как заметила излишнее возбуждение матери. Тревожная дрожь пробежала вниз по позвонкам. А, взглянув на материнскую свиту, состоявшую из четверых мужчин и одной женщины, она заметила, что все они настороженно следят за каждым движением матери, словно предвидят катастрофу. В двух мужчинах Кэт узнала помощников; женщина, Линда Гудрич, была персональным ассистентом. Другие двое мужчин выглядели как телохранители, но не нанятые со стороны, а правительственные.

— Ты должна знать, что вспылыли кое-какие улики, — сказала Мэрилин, меряя шагами небольшое пространство посреди лофта. Голос ее был натянутым, сдержанным.

Эти слова были явно обращены к Кате, и из обострившегося чувства самосохранения она ответила:

— Улики?

— Да. — Короткое, отрывистое слово. — Вот почему все это стало так важно, так чрезвычайно необходимо.

Катя припоминала, что ее мать совсем недавно уже употребляла это словосочетание: в новостях, когда потворствовала военному захвату армией Соединенных Штатов какой-то маленькой страны Третьего мира. Чрезвычайно необходимо .

— Ты должна знать, что я это просто так не оставлю, — голос ее матери задрожал, и Кэт начала понимать, почему ее помощники выглядят столь нервными. Дрожащие сенаторы — опасные сенаторы, а от слова «не оставлю» веяло катастрофой. — Ты должна была сказать мне, Катя. Тебе следовал мне все рассказать. О нем могли бы позаботиться еще в тюрьме.

О, Боже. Тревожный сигнал взвыл на полную мощность. Вот опять появилось что-то, о чем ее мать могла «позаботиться», и это «что-то» явно имело отношение к Хокинсу. Нервный холодок на позвонках рос, грозя превратиться в огромную приливную волну.

— Точно так же, как он позаботился о том мужчине в Кэньон Сити. — Ее мать развернулась на одном месте и прошла к другому концу кофейного столика. — Не о том, которого он убил открыто, а другого.

— О ч-чем, черт возьми, ты говоришь? — едва выдавила она, ей вдруг стало трудно дышать.

— Катя. — Алекс двинулся вперед. На его лице застыло выражение глубокой озабоченности, но ее мать одернула его.

— Не лезь, Чэнг. Ты уволен, а ей пришло время все узнать. Я достаточно долго защищала ее от правды.

Если даже этого не было достаточно, чтобы заледенить кровь Кати, то она не могла себе представить, что для этого необходимо. Представления Мэрилин о защите неизбежно опускались до эмоционального шантажа/ментальных пыток/изощренных манипуляционных схем, которые могли включать все, что угодно, кроме правды. Словно ее мать была рождена с генетической предрасположенностью к спиндокторингу. Каждое ее слово было вывернуто наизнанку. Сама она видела в этом один из своих величайших природных талантов — умение отклониться от правды в любой ситуации.

— Я знаю, что его посадили за убийство Джонатана. — Мать начала аккуратно выбирать дорожку. — И, если бы существовала хоть малейшая возможность снова открыть дело, я бы сделала все, чтобы справедливость восторжествовала. Большой Джон прошел все круги ада после того, как убийца его сына вышел на свободу. Круги ада! Вот почему он оставил публичную жизнь, и, согласившись стать главой моего предвыборного штаба, он сделал даже больший вклад в наше дело. Я чувствую, что обязана ему. Обязана восстановить справедливость.

О, да, даже Мэрилин можно было купить — и это не требовало большой суммы денег.

— И это происшествие с Тедом Геррети, — продолжала ее мать. — Уверена, это тоже дело рук Кристиана Хокинса, и, как не неприятно мне это говорить, думаю, он оказал миру большую услугу. А теперь, Кэт, — она подняла руку, — знаю, это звучит жестоко, но мир вообще жестокое место, хотя, Бог свидетель, я пыталась оградить тебя от реальности.

Кэт прикусила язык.

— Тед Геррети был извращенцем, — сказала Мэрилин. — Просто больным, и мир без него стал лучше.

Извращенцем?

— Хм, откуда ты знаешь о Теде? — спросила она. Она и представить себе не могла, что ее мать посещала «Раскрашенного пони».

— Я следила за всеми мальчиками, Кэт. Не спускала в них глаз в ожидании, когда они переступят черту и попадутся в лапы закона. Несмотря на… — На секунду ее мать заколебалась. Эта необычная заминка обострила Катин интерес к происходящему. — Ну… несмотря на то, каким образом тогда все решалось, большинство из них заслуживало тюрьмы за сделанное с тобой, и, откровенно говоря, только парочка парней со временем доказали, что хоть чего-то стоят для общества.

Катя не знала, что сказать. Ее мать только что признала, что совершила ошибку — ошибку, которая давила на Катю с момента смерти Джонатана. Но в то же время ее одолевали противоречивые чувства. Секс с Кристианом Хокинсом полностью разрушил ее доброе имя, о чем мать не раз визжала в те ужасные дни. Никто не слушал ее. Никто не хотел слышать, как несчастлив был Джонатан. Никто не хотел поверить, что в ту ночь Кристиан был героем, а не преступником, не соблазнителем.

Они лишь желали скорой на руку справедливости для всех. Хотели, чтобы дело исчезло, неважно где именно: в Кэньон Сити или Беттенкуртской школе для девочек. А ее мать только что признала, что не справилась тогда с ситуацией. Катя ничего не могла с собой поделать — она чувствовала долгожданное облегчение.

— Кстати, к разговору об извращенцах, — продолжала ее мать. — Были и похуже Теда Геррети.

«Должно быть, она говорит о Бобби «Бобба-Ромма» Хьюзе», — подумала Катя. Она хотела спросить, кто те двое, что, по мнению матери, оказались полезными обществу, но так и не решилась. Она хотела знать о том, что мать «так не оставит» и кого Хокинс якобы убил в тюрьме.

— О каком мужчине из Кэньон Сити ты говорила? — Она никогда не называла свою мать «мамой». Звучало как-то неправильно.

Мать бросила на нее обиженный взгляд, словно хотела показать, что сделал бы все возможное, чтобы защитить ее от этого, но, увы!

— Линда, — сказала она. — Отдай ей фотографии.

Линда Гудрич, брюнетка среднего роста с гарвардским юридическим дипломом, которой ее мать предвещала светлое будущее — в отличие от нее самой — не колеблясь, шагнула вперед и через кухонный стул протянула Кэт папку.

Кэт заметила, как со своего стула поднялась Скитер. Девочка шагнула вперед с мрачным выражением лица.

Она вернулась к конверту, надорвала его сверху — и побледнела. Внутри лежали фотографии мертвых мужчин, приколотые к обеим сторонам. На одно ужасное мгновение, когда она переводила взгляд от одного снимка к другому, ее сердце остановилось. Один мужчина, по всей видимости, был забит до смерти; причина смерти другого ясна не была. Но он был мертв — рот его скривился от боли, ноги развалились в стороны, голова запрокинулась назад.