Монс Каллентофт - Зимняя жертва

Два дня Даниэль провел в Стокгольме. Жил в новом отеле «Англе» на площади Стюреплан, в номере с видом на всевозможные красоты этого бестолково разросшегося гриба.

Центральная газета «Экспрессен».

Он встретился даже с главным редактором, этим льстивым психопатом. Но в целом дело не показалось Даниэлю стоящим: да, крупная газета, высокие заработки. А дальше что?

«Экспрессен».

Стокгольм.

Не сейчас. Не время.

Сначала сделать то, что сделала та женщина из «Мутала тиднинг»: раскопать скандал в мэрии и получить Большую журналистскую премию.

В Стокгольме я бы был королем или, во всяком случае, принцем.

Почти как здесь.

Интересно, чем сейчас занимается Малин Форс?

Могу себе представить.

Конечно, она измотана, сердита и полна желания. Совсем как я, когда слишком много работаю и мало сплю. Таков человек.

«Экспрессен».

Сегодня я должен написать главному редактору. Поблагодарить и отказаться.

Юхан Якобссон пытается уговорить трехлетнюю малышку открыть рот, та упирается. Голубой кафель ванной мутнеет в его глазах.

— Мы должны чистить зубы, — убеждает он. — Иначе придет зубной тролль.

Он пытается говорить строго и в то же время ласково, но чувствует, что получается занудно и устало.

— Открой рот.

Девочка хочет убежать, но он крепко держит, разжимая, хотя и несильно, ее челюсти пальцами. Но все-таки она вырывается и выбегает из ванной, а Юхан обессиленно опускается на унитаз. К черту зубного тролля!

Работа. Когда расследование сдвинется с места? Когда наконец хоть что-нибудь всплывет? Они прочесали жесткий диск Рикарда Скуглёфа вдоль и поперек и ничегошеньки не нашли. Конечно, есть письма тем, кто повесил животных на дереве, и другим чокнутым язычникам, но в них ничего противозаконного. И это все. Осталось еще проверить пару закрытых папок.

И вся его жизнь — словно эта попытка разжать закрытый рот. А Малин и Зак, похоже, еще больше разочарованы. И Бёрье, которого отстранили. Но он, должно быть, проводит время со своей женой, с собаками или на стрельбище. Хотя, понятное дело, стрелять — последнее, чего ему сейчас хочется.

Карим Акбар протягивает пятисотенную купюру приемщику в прачечной. Он пользуется химчисткой в универмаге «Рюд сентрум» по двум причинам: они рано открываются и лучше стирают.

За его спиной — помещение «Сентрума», тесное и обшарпанное. Кооперативный магазин, газетный киоск, изготовление ключей и ремонт обуви, а также сувенирная лавка, либо еще не открывшаяся, либо уже прогоревшая.

Три костюма в пластиковых пакетах на шаткой вешалке, один от Корнелиани, два от Хьюго Босса. Десять белых рубашек сложены в стопку.

Мужчина за стойкой берет купюру, благодарит и отсчитывает сдачу.

— Спасибо, — говорит Карим.

Ему известно, что хозяин прачечной — иммигрант из Ирана, бежал со своей семьей во времена Саддама.

Кто знает, через что ему пришлось пройти?

Однажды, когда Карим сдавал костюмы, мужчина хотел рассказать о себе: о том, что по образованию он инженер, и о том, что пережил. Но Карим сделал вид, будто очень спешит. Как бы он ни восхищался человеком, борющимся за свою семью, этот человек лишь часть общей проблемы. А она состоит в том, что и в нем самом, и во всех людях иностранного происхождения видят граждан второго сорта, которые должны работать в сфере обслуживания, мало прельщающей шведов. «Следовало бы запретить иммигрантам держать пиццерии или химчистки, — думает Карим. — Так мы разрушим этот стереотип. Будут протесты из соображений политкорректности, но такова действительность. Хотя, конечно, это невозможно. А я сам? Я ничем не лучше его, кто бы там что ни думал».

Отчуждение порождает изоляцию.

Изоляция порождает насилие.

Насилие порождает… что?

Бездонную пропасть между людьми. Между семьей Мюрвалль, которая только и желает того, чтобы ее оставили в покое, и теми, кто стремится жить в обществе и быть его частью. Хотя мечты и действительность редко идут рука об руку.

«Вот мой отец, — думает Карим, покидая прачечную. — Это пассивное насилие толкнуло его на самоубийство. Но я никогда ни с кем не говорил о нем. Даже со своей женой».

Мороз ударяет в лицо Кариму, когда он открывает дверь.

Черный «мерседес» сверкает даже при скудном зимнем освещении.

И вот он думает об убийцах или убийце, за которым они охотятся.

Чего он, собственно, добивается? К чему стремится?

Зак открывает дверь полицейского участка.

Подходит к регистрационной стойке, где пахнет потом и перегретыми батареями. Его окликает коллега в форме, спускающийся по лестнице в подвал:

— Как дела у Мартина, он играет в следующем матче? Или у него что-то с коленом?

Папа хоккеиста — так они меня воспринимают?

— Насколько я знаю, он играет.

Мартин получил предложение из НХЛ, но что-то там не складывается, они, похоже, пока не желают считать его своим. Зак знает: хоккей рано или поздно сделает парня богатым. Таким богатым, что трудно себе представить.

Но и все сокровища мира не заставят Зака уважать эту игру. Панцирь, защитное снаряжение — все это несерьезно.

Вот Бенгт Андерссон — это серьезно. Как и все зло там, снаружи.

«И никакая броня не спасет, когда приходится иметь дело с худшим, что есть в человеке, — думает Зак. — То, чем мы здесь занимаемся, — не игра».

— Ты видела меня здесь? — Карим Акбар возле стойки в буфете тычет в свой снимок в газете. — Они не могли выбрать другое фото?

— Не так уж и плохо, — отвечает Малин. — Могло быть хуже.

— То есть? Ты что, не знаешь, как я выгляжу? Они выбрали эту фотографию, чтобы продемонстрировать наше отчаяние.

— Карим, забудь об этом. Завтра ты опять будешь в газете, обязательно. И мы ведь не отчаялись, или как?

— Малин, никогда нельзя отчаиваться, ни за что.

Малин заходит в свою электронную почту. Обычные административные рассылки, немного спама и вот — письмо от Юхана Якобссона.

«До сих пор на жестком диске ничего не нашли. Осталось проверить всего несколько папок».

А вот письмо, помеченное красным: «Позвони мне».

От Карин Юханнисон.

Разве она не может позвонить сама?

Но Малин знает, как это бывает. Иногда почему-то легче отправить письмо.

Она пишет ответ: «Что-нибудь новое?»

Кликает на «отправить». Проходит не более минуты, и в папке «входящие» появляется новое сообщение от Карин: «Ты можешь ко мне подъехать?»

Ответ: «Буду в лаборатории через десять минут».

В кабинете Карин Юханнисон в ГКЛ нет окон. За исключением стеклянной перегородки, отделяющей комнату от коридора, стены от пола до потолка увешаны простыми книжными полками, а на письменном столе кучи папок. Бросается в глаза толстый ковер на желтом линолеуме — красный в крапинку, настоящий дорогой ковер, который, насколько известно Малин, принесла сюда сама Карин. Он придает комнате, несмотря на царящий здесь беспорядок, благородный и уютный вид.