Билл Видал - Смертельное наследство

Эктор Перес вышел из кабинета банкира и приветствовал Шпеера коротким кивком, который можно было бы принять за поклон, если бы на лице охранника хотя бы на мгновение проступило выражение доброжелательности или радушия. Затем Перес провел гостя в кабинет, после чего, как обычно, запер дверь и занял привычное место в дальнем углу комнаты.

— Энрике, амиго! — расплылся в улыбке Салазар, выходя из-за стола, чтобы обменяться с посетителем традиционными латиноамериканскими объятиями. — Видеть вас — истинное удовольствие.

— Всегда рад встрече с вами, мой друг, — произнес ответную любезность Шпеер. — Мой босс также просил меня засвидетельствовать вам свое самое искреннее почтение.

— Передайте мои наилучшие пожелания вашему боссу. Итак, что я могу сделать для вас?

— Боюсь, нам придется снять со счета и переместить значительные суммы.

— Энрике! Почему «боюсь»? — ухмыльнулся Салазар. — Это же ваши деньги, не так ли?

Они оба рассмеялись, но Салазар, изображая доброжелательность, одновременно производил необходимую калькуляцию. Счет Моралеса считался крупным, так как на нем лежало более ста миллионов долларов. Хотя Салазару не улыбалось с ними расставаться, тем не менее его работа заключалась именно в этом. Фирма «Салазар и К°» принимала грязные деньги, отмывала и возвращала чистенькими законным владельцам. За подобные операции взималось десять процентов с вложенных сумм. По убеждению большинства клиентов, вполне приемлемый процент. Салазар старался иметь дело только с такими вкладчиками — которые не мелочились.

Деньги в процессе отмывания проделывали довольно долгий путь, часто весьма извилистый, с остановками в определенных пунктах: когда на день, а когда и на несколько месяцев. Вся полученная за это время накрутка также считалась доходом фирмы «Салазар и К°».

Зато в результате деньги обретали статус отмытых, или чистых, и у их владельца появлялась возможность оперировать ими, с тем чтобы они приносили доход.

— Сумма, которую имел в виду наш общий друг, составляет пятьдесят миллионов.

— Вы хотите снять все сразу, так сказать, одним куском? — осведомился банкир, продолжая вести про себя подсчеты. В настоящее время под его менеджментом находилось до семидесяти миллионов, остальные считались полностью отмытыми. Пятьдесят миллионов — это, конечно, много. С другой стороны, доходы и новые вклады притекали к Салазару со всех сторон в количестве не менее пяти миллионов в месяц. Иными словами, вывод средств намечался значительный, но не опасный для предприятия с капиталом в три четверти миллиарда согласно последней ревизии.

— Не обязательно все сразу. Тем не менее мы хотели бы получить эти деньги в течение тридцати дней.

— Транзит больших денежных масс потребует и больших накладных расходов.

— Понятно. Сколько чистых вы можете перевести в настоящее время в Малагу? — осведомился Шпеер, заглядывая в папку, которую прихватил с собой.

— Сейчас узнаем. — Салазар присел к компьютеру и начал щелкать клавишами. — В долларах это будет… Итак, около миллиона из Испании, два миллиона из Монтевидео и двести пятьдесят тысяч долларов с Больших Каймановых островов.

Шпеер с минуту обдумывал его слова, после чего быстро записал в блокноте несколько цифр.

— О’кей, Джо. Давайте до поры до времени оставим Каймановы острова в покое. Мы не хотим вовлекать в это дело офшоры. Итак, за вами остается сорок семь миллионов. Пусть половина осядет на счетах в Испании, а вторая половина — в Уругвае.

— Хорошо. Транзакция будет проведена в течение тридцати дней.

— Благодарю вас.

— Позволительно ли мне узнать, для чего все это делается?

— Полагаю, я никого не подведу, рассказав вам об этом. — И Шпеер поведал банкиру о благотворительном фонде Моралеса и желании его босса облагодетельствовать жителей своей провинции.

Салазар присвистнул было от удивления, но в следующее мгновение понял, что к чему.

— Мое восхищение нашим общим другом увеличивается с каждым днем, — сказал он вполне искренне, но не упомянул о том, что судьба Моралеса вызывает у него опасения. По слухам, тот был загнан в угол и конкурирующие наркобароны, в особенности представители Калийского картеля, готовят на него покушение.

Когда Шпеер ушел, Салазар повернулся к Пересу:

— Где мой сын?

— В своем кабинете.

— Приведи его сюда. Сейчас же!

Через три минуты молодой человек уже входил в кабинет. У него на лице проступали раздражение и немой вопрос: «Ну что тебе еще от меня надо?»

— Как ты поступил со счетом Клейтона? — спросил Джо.

— Ты уже спрашивал меня об этом третьего дня. Я должен был его ликви…

— Все ясно! — перебил его отец. — Сейчас я даже рад, что твоя лень…

— Господи, отец! Я только…

— Заткнись и слушай. — Салазар-старший помахал рукой, отметая привычные оправдания сына. — Вот что ты должен сделать…

Том Клейтон сел в метро на станции «Кенсингтон-Хай-стрит» и доехал до «Ливерпуль-стрит». Когда он расположился за своим письменным столом, часы показывали половину восьмого. Так рано поднимаются только солдаты, монахи и банкиры — шутили коллеги. Шутки шутками, но он и впрямь каждый день занимал свое рабочее место чуть ли не с рассветом. И без всякой, казалось бы, видимой причины. Но такова была традиция. Кроме того, если ты не будешь прикрывать себе задницу от рассвета до заката, обязательно найдется какой-нибудь юный выскочка, который обнаружит у тебя ошибку и в твое отсутствие растрезвонит о ней только для того, чтобы его заметили.

Пес грызет пса, вздохнул Клейтон. Надо сказать, прежде подобный подход ему даже нравился.

— Эй, Том, как там Нью-Йорк?

Владимир Крейц. Младший биржевой маклер. Надоедливый маленький человечек в дорогих очках в дизайнерской роговой оправе и ярких дилерских подтяжках. Он не спросил: «Как прошли похороны?» Или: «Как семья?» А только: «Как там Нью-Йорк?» Да, здесь нет места сантиментам, вновь вздохнул Клейтон, но потом решил больше не обращать внимания на всякую ерунду и вопрос Крейца проигнорировал. Впрочем, тот и не рассчитывал на ответ. Он всего лишь хотел продемонстрировать, что пытается соблюдать правила хорошего тона в жестоком мире чистогана, где все заняты только одним делом — добыванием годового бонуса.

— Эй, Том, да ты уже вернулся. Как отец?

— Умер, — бросил Клейтон, не отрывая глаз от экрана компьютера с деталями заключенных в его отсутствие сделок.

Вопрос задал Гринхольм, босс Тома. Он говорил в привычной расслабленно-доброжелательной манере, принятой в его родном штате Джорджия, и, услышав ответ, смутился:

— Прости, парень. Должно быть, я недопонял. Мне казалось, он заболел или что-то в этом роде.