Дэвид Кейс - Таящийся ужас 2

За окном начинало светать, когда Гарри что-то забормотал во сне. Ему снился кошмар: он стоит в суде и держит ответ за совершенное убийство. Каждым своим вопросом прокурор словно гвоздями приколачивал его к месту, и ему в конце концов пришлось признаться под тяжестью неопровержимых улик. «Я убил, — проговорил он. — Я убил. Я убил». И так снова и снова — «Убил… убил… убил…»

Наконец он проснулся и неподвижно лежал, покрытый липким потом, уставившись взглядом в потолок.

«Ну и дела, надо же такому присниться! Он находился в той же самой комнате — вот что вызвало этот кошмар, позволило ему вырваться из моего подсознания. Но сейчас со мной все в порядке. Я великолепно себя чувствую. Кошмар закончился».

До него донеслись слабые, приглушенные голоса, доносившиеся сквозь тонкую стену из соседнего номера, из двести третьего. Сначала заговорила женщина, шепотом, но как-то пронзительно, явно раздосадованно:

— Надо что-то предпринять.

— Что предпринять? — отозвался мужчина. Голос звучал так же глухо, но можно было различить практически все слова. — А вдруг это просто дурной сон?

— Но он повторяет одно и то же, а мне страшно. Откуда ты знаешь, вдруг мы поселились по соседству с убийцей?

— Ну и что ты предлагаешь?

— Позвони портье, попроси проверить, что там происходит.

Гарри расслышал скрип пружин: человек выбирался из кровати. До него донеслось, как он проговорил в трубку:

— Говорит Гарри Добсон из двести третьего номера. У нас за стеной стонет какой-то тип и постоянно повторяет, что он кого-то убил…

Больше Гарри слушать не захотел. Он успел дойти до ванной, где его желудок буквально вывернуло наизнанку; стоя на коленях на кафельном полу он услышал, как в двести третьем с силой захлопнули дверь.

Наконец он поднялся на ноги, нетвердой походкой вернулся в комнату, позвонил портье и спросил:

— Скажите, кто живет в двести третьем номере?

— Э… Да, там живет мистер Добсон, сэр. Но он сейчас выписывается.

— Понятно, — бесцветным голосом произнес Гарри и повесил трубку.

Он подошел к окну и распахнул его. Серые брызги дождя бросились ему прямо в лицо, промозглый ветер растрепал волосы.

Из отеля вышел какой-то мужчина и жестом подозвал такси. Уже собираясь сесть в машину, он резко обернулся и, подняв голову, посмотрел на Гарри, прикрывая глаза от дождя ладонью. Он был явно моложе его. Лицо очень похожее, только лет на десять моложе. «Подонок и убийца!» Гарри не отводил от него напряженного взгляда.

Когда мужчина уехал, он позвонил в аэропорт и подтвердил свою заявку на билет до Лос-Анджелеса, затем вынул из чемодана нож и долго, очень долго сжимал его в руке.

И все это время думал, со всей отчетливостью понимал, твердо знал, что смерть его настанет от удара этим самым ножом.

От телефонов и телефонных звонков мне всегда становилось как-то не по себе. Я невзлюбил их ещё с тех давних пор, когда телефонные аппараты преимущественно висели на стенах, но сегодня, когда их понатыкали в самые глухие закутки и углы, я стал относиться к ним как к самому настоящему вторжению в мою личную жизнь. У нас во Франции есть поговорка, что даже мусорщик — хозяин в собственном доме; с появлением телефонов она, похоже, перестала быть справедливой и, думаю, даже англичанин больше не является королем в собственном замке.

На работе неожиданный телефонный звонок всегда меня раздражает. Иными словами, чем бы я ни занимался, есть ли там телефонистки, моя секретарша, вопреки тому, что нас разделяют стены и двери, любой незнакомец может войти в мой кабинет, подойти к моему письменному столу и начать что-то говорить — причем доверительным тоном — прямо мне на ухо, нимало не интересуясь, нравится мне это или нет. В домашней обстановке это ощущение становится еще более тягостным, но самое худшее — когда телефон звонит посреди ночи. Если кому-то удалось бы подсмотреть, как я зажигаю ночник и, щурясь от света, протягиваю руку к телефонной трубке, то, полагаю, он увидел бы самого обычного человека, которому очень не нравится, когда его отрывают от сна. На самом же деле в подобные моменты я отчаянно пытаюсь побороть охватывающую меня панику, противостоять зловещему чувству, будто кто-то вломился ко мне в дом и оказался у меня в спальне. Наконец мне удается нащупать трубку и проговорить в нее: «Ici Monsieur Delambre. Je vous ecoute» [1] Да, это Деламбр. Слушаю вас (франц.) . ,— голос мой при этом кажется внешне спокойным, но по-настоящему я прихожу в чувство лишь тогда, когда узнаю голос на другом конце провода, равно как и то, что ему от меня нужно.

Это усилие по преодолению, чисто животного рефлекса и страха оказывается столь эффективным, что когда в два часа ночи позвонила моя невестка и попросила меня немедленно приехать к ней, но предварительно уведомить полицию о том, что она только что убила моего брата, я лишь спокойно осведомился у нее, как и почему она убила Андре.

— Но Франсуа! Не могу же я объяснить это тебе по телефону. Пожалуйста, сообщи в полицию и приезжай.

— А может, Элен, я сначала загляну к тебе?

— Нет-нет, сначала сообщи в полицию, иначе они станут задавать тебе свои каверзные вопросы. У них и без того будет немало причин усомниться в том, что я проделала все это в одиночку… Да, кстати, я полагаю, тебе надо будет сказать им, что Андре… что тело Андре там, на фабрике. Возможно, они захотят сначала поехать именно туда.

— Ты говоришь, что Андре сейчас на фабрике?

— Да… под паровым молотом.

— Под чем?

— Под паровым молотом! Только не задавай сейчас слишком много вопросов. Пожалуйста, Франсуа, приезжай побыстрее! Пожалуйста, поверь, мне так страшно… мне кажется, что я не в силах выдержать все это!

Вам никогда не приходилось разговаривать с заспанным полицейским и объяснять ему, что только что вам позвонила невестка и сообщила, что убила вашего брата паровым молотом? Я принялся было повторять это ему еще раз, но он перебил меня:

— Да, месье, да, я слушаю вас… но кто вы такой? Как вас зовут? Где вы живете? Я спрашиваю, где вы живете!

В этот момент трубку, а вместе с ней и все дело взял на себя комиссар Шара. Он, как мне показалось, понял всё, что ему было сказано. «Не смогу ли я подождать его? Разумеется, он захватит меня и мы вместе поедем домой к моему брату. Когда? Ну, минут через пять-десять».

Я едва успел впрыгнуть в брюки, натянуть свитер, схватить плащ и шляпу, когда в мою дверь уткнулся свет фар черного «ситроена».

— Полагаю, месье Деламбр, у вас на фабрике имеется ночной сторож. Это он позвонил вам? — спросил комиссар Шара, отпуская сцепление; я уселся рядом с ним и захлопнул дверь.

— Нет, не он. Впрочем, брат вполне мог пройти на фабрику через свою лабораторию, где часто засиживался допоздна… а иногда оставался и на всю ночь.