Максим Шаттам - Лабиринты хаоса

Отец предложил матери разъехаться и оставить квартиру дочери. Все были довольны. Кроме Яэль, которую никто не спрашивал. В двадцать два года она осталась одна. В огромной квартире.

Отец решил, что должен написать повесть о своей жизни (об этом он твердил последние двадцать лет), и переехал в Бретань, которую обожал. Мать начала новую жизнь с владельцем ресторана. Прошло пять счастливых лет, пока 13 апреля этого года мать и ее муж не погибли в автомобильной катастрофе. Это случилось четыре месяца назад. В пятницу, тринадцатого. На вечеринке они выпили с друзьями чуть больше, чем нужно, немного превысили скорость на узкой деревенской дороге, обсаженной буками… Машина не вписалась в поворот и врезалась в дерево. Яэль с трудом приходила в себя после этой трагедии. Однако универсальное лекарство — время — постепенно излечивало ее. Мать всегда заменяла ей всю семью: Яэль никогда не была особенно близка с отцом, а дедушка и бабушка умерли еще до того, как началась ее незаметная жизнь. О братьях матери Яэль знала только то, что один жил в Англии, а другой — в Марселе. Малланы никогда не придавали особого значения родственным связям, большинство из них были неразговорчивы и интересовались только своими собственными делами. Отцу Яэль был всего год, когда он потерял своего отца. Но тогда шла война… Он считал себя наполовину сиротой, его воспитала молчаливая и властная мать, смерть которой он воспринял как нечто само собой разумеющееся.

Яэль замерзла. Капли воды с ароматическим маслом сверкали на ее коже, как жемчужины. Она завернулась в полотенце, натянула спортивные брюки, которые обычно носила дома, и майку без рукавов. Выходя из ванной, потянулась к выключателю.

И тут произошло нечто странное. Какое-то неуловимое движение рядом…

Очень быстрое. Может, тень от приоткрытой двери?

Это действительно была тень.

Шевельнувшаяся внутри зеркала.

Комната погрузилась во мрак.

Пятница была днем Шоггота.

Яэль обожала Шоггота. Это имя очень ему подходило и напоминало о персонаже одной из ролевых игр, которыми она увлекалась в пансионе [1] Шоггот — монстр, придуманный Г. Ф. Лавкрафтом. «…Это невообразимое чудовище — бесформенная масса пузырящейся протоплазмы — слабо иллюминировало, образуя тысячи вспыхивавших зеленоватым светом и тут же гаснувших глазков…» (Г. Ф. Лавкрафт, «Хребты безумия»). — Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примечания переводчика. . Ее пятничный клиент был на него похож — толстяк в плаще, усеянном десятками глаз, нанизанных на булавки.

Яэль продавала глаза. И мертвых животных.

Она работала в «Деланде», парижском доме чучел, история которого насчитывала уже более полутора веков. Прошло два года с тех пор, как Яэль как-то летом начала там подрабатывать. Работа была интересной и необычной. Постепенно она превратилась из временной в постоянную, и Яэль забыла о том, что она не имеет никакого отношения к ее образованию и дипломам.

Годы учебы были трудными. Закончив школу, Яэль стала изучать филологию. Четыре года спустя она поехала в Соединенные Штаты Америки, где собиралась работать над темой «Литература и расширение языковых границ». Она сделала все от нее зависящее, чтобы получить эту стажировку. Год в Портленде, штат Орегон, прошел с переменным успехом. В Америке Яэль чувствовала себя неуютно и с радостью вернулась домой. Еще целый год она пыталась учиться в магистратуре, работая по вечерам официанткой и продавщицей готового платья, пока однажды июльским утром не оказалась перед этим странным магазином. В витрине висело объявление: требуется сотрудник на лето. Тогда и закончились ее попытки получить степень магистра. И спустя два года она все еще работала в «Деланде».

Обязанности Яэль были разнообразными.

Она встречала покупателей, консультировала их, разбирала новые поступления, обрабатывала засушенных насекомых, подготавливала к продаже бабочек, которых присылали целыми ящиками. Но, к счастью, в ее обязанности не входило изготовление чучел. Этим занимался ее коллега, Лионель. Яэль совершенно не хотелось потрошить собак и набивать их паклей. По пятницам Яэль принимала партии стеклянных глаз. Каждая пара была уникальна, поставщик никогда не повторялся.

Шоггот приходил каждую пятницу вот уже больше четырех месяцев. Он делал из стеклянных глаз украшения, нанизывал на булавки рядом с теми, что уже висели на его плаще, или вставлял в перстни, унизывавшие его толстые пальцы.

Шоггот рассматривал стеклянные шарики, склонив голову набок и светясь нежностью. На его затылке, покрытом редкими жесткими волосами, появлялись жирные складки. Он перебирал образцы, облизывал губы и, наконец, кивал, когда выбор был сделан. А потом уходил, унося свои сокровища.

Несмотря на его отталкивающий вид и странные манеры, Яэль со временем начала чувствовать к нему нечто вроде привязанности. Он был забавным и безобидным, чего нельзя было сказать об остальных клиентах. Хуже всех была мадам Кошерин, сварливая старуха, которая раз в три месяца являлась с новой собакой и требовала, чтобы ей сделали чучело. В первый раз Яэль не поняла, чего она хочет, и долго уверяла клиентку, что все будет сделано так, как она пожелает, но только после того, как бедное животное умрет. Тогда собаку нужно будет завернуть в ткань, держать на холоде и принести не позже чем через сутки — это она говорила каждому клиенту, давно не вникая в смысл этих слов. Но старуха раздраженно трясла головой: чучело ей было нужно немедленно. Мадам очень любила свою собачку, но теперь она ей мешала, потому что стала слишком громко лаять. Мадам Кошерин хотела жить лишь с воспоминаниями о ней, этого ей будет «вполне достаточно». Яэль проводила странную женщину до дверей, объясняя, что ничем не может помочь и что нельзя избавляться от собаки таким образом. Через три месяца старуха снова стояла на пороге с другой собакой, но с тем же требованием. Яэль сообщила в полицию, но там лишь посмеялись над этой историей. Обращение в Общество защиты животных тоже не помогло, и мадам Кошерин приходила три-четыре раза в год с очередной собачкой. Надменная и презрительная, она напоминала Круэллу из диснеевского мультика «101 далматинец». Яэль дошла до того, что стала мечтать о новом чучеле, которое повесит на стену среди голов оленей и ланей, — чучеле мадам Кошерин.

Бывали и другие случаи. Иногда приходилось целый час утешать какого-нибудь клиента. Некоторые люди, особенно пожилые, теряя собаку или кошку, лишались последнего друга. Они плакали, как будто хоронили родственника. Со временем Яэль научилась не осуждать людей, желавших сделать чучело из своего питомца. Некоторые заказывали коврик из кошки, чтобы класть с собой в постель, потому что раньше любимая кошка всегда спала с ними; другие хотели поставить на каминную полку голову своего пуделя, чтобы гладить его, как прежде. Большинство подобных просьб, которые поначалу казались Яэль дикими, были вызваны глубоким чувством утраты.