Дэвид Моррелл - Испытание

Впереди, в сотне ярдов, виднелся город — по обе стороны дороги стояли одинаковые низенькие островерхие домишки, за исключением нескольких двухэтажных зданий в глубине главной улицы. Проезжая вдоль окраины и углубляясь в центр, беглецы видели одно и то же — дома полуразрушены, двери выдраны, стекла разбиты… Но все-таки это были не лачуги, как на противоположном берегу: стены здесь были сложены из толстых, крепких брёвен и обшиты досками, вдоль проезжей части тянулись деревянные тротуары и вдалеке уже можно было различить шпиль церкви. Несмотря на прогнившие в большинстве своем доски тротуара и перекосившийся крест на церкви, все это оставляло впечатление, что люди строили город добросовестно и с любовью.

Посередине улицы валялся сорванный ветром деревянный щит с глубоко вырезанной надписью: “Мареро” . Чуть пониже почти неразличимый текст: “Население 4000”; цифры явно пытались соскоблить, потому что поверх читались другие — 350.

Они миновали несколько лавок — кондитерскую, табачную, две прачечные, одна напротив другой, парикмахерскую, бакалейную лавку… Вывески в основном валялись на земле, кое-что можно было различить и на случайно сохранившихся стеклах. Добравшись примерно до центра города, они тщательно огляделись и только тогда позволили себе спешиться.

На самом крупном здании виднелась надпись: “МАРЕРО ХАУЗ” . Вход его даже был оформлен двумя деревянными колоннами, которые поддерживали некое подобие фронтона.

По обе стороны двухстворчатых дверей — большие зыпыленные окна, на верхнем этаже, где окошки поменьше, — балкончик. Привязав лошадь к коновязи перед домом, Борн остановился в раздумье. Вокруг стояла полная тишина — ни скрипа дверей, ни посвиста ветра в разбитых оконных проемах… Треск подломившейся под ногой доски заставил его вздрогнуть. Почему-то он подумал о змеях и резко выдернул ногу, разорвав штанину.

— Гос-с-споди, — выдохнул он, ощущая неприятную сухость во рту.

Осторожно проверяя прогибавшиеся доски деревянного крыльца, Борн отворил наружную дверь, затем — внутреннюю и заглянул внутрь. Вдоль левой стены тянулась стойка бара, за ней пыльное зеркало, все покрытое паутиной. В нижней части стойки была укреплена медная подставка для ног, по краям и в середине — пепельницы. На нескольких столиках в центре зала стояли бутылки и стаканы, стулья были отодвинуты в беспорядке, словно посетители лишь минутку назад покинули помещение. В глубине виднелась небольшая эстрада с пианино в углу, обрамленная пыльными красными бархатными занавесками. Лестница вдоль правой стены через дыру в потолке вела на второй этаж.

Вот тебе и Мареро, хмыкнул Борн и позвал остановившихся на крыльце Клер и Сару:

— Все в порядке. Нам это подходит. — Язык царапал нёбо, словно наждак.

Борн продолжил осмотр. Под потолком висела большая деревянная люстра в виде фургонного колеса. Свет с улицы проникал только до середины зала, поэтому ему пришлось попросить Клер распахнуть двери пошире. Теперь можно было различить толстый слой пыли, покрывавший столы, бутылки, стаканы и пол, на котором отчетливо отпечатались его следы.

Половицы жутко скрипели. Борн подошел к эстраде; по ее периметру были расставлены обгоревшие свечи с металлическими отражателями.

Жена и дочь с любопытством оглядывались вокруг; половицы под их ногами также громко скрипели.

— Что такое, черт побери, иди кто такой был этот Мареро? — произнес Борн.

— Он был мексиканцем, — раздался голос за спиной. От неожиданности у Борна перехватило дыхание; он застыл, но через мгновение развернулся, выхватывая пистолет и целясь на голос, но Клер и Сара мешали ему; Борн прыгнул вправо и пригнулся: в дверном проеме стоял высокий седой старик с ружьем; рядом с ним скалил зубы крупный пес, готовый к прыжку.

— Эй, сынок, — спокойно проговорил старик. — Отверни свою пушку куда-нибудь в сторону. Не сомневаюсь, что ты можешь пришить меня, но мои пальцы на курке, и я успею ответить. Если ты не отдашь концы сразу, поможет собака. Так что лучше отведи пистолет!

Борн пропустил его слова мимо ушей, продолжая держать старика на мушке.

— Слушай! Я ведь мог бы натравить пса на твою девочку. Пока ты будешь думать, в кого стрелять первым, я успею спустить курок. Давай не будем. Отверни свою пушку.

Борн по-прежнему не изменил позы. Руки, вцепившиеся в пистолет, тряслись. Старик, бросив на него еще один внимательный взгляд, вдруг пожал плечами, направил ружье дулом вниз, спустил курки и прислонил к стене.

— Ну хорошо. Если первый шаг должен быть за мной — я его сделал. Теперь твоя очередь. Борн слегка расслабился.

— А как насчет собаки? — осведомился он. Старик негромко произнес “Лежать!”, и пес, продолжавший сохранять боевую стойку, тут же лег у его ног. Борн вздохнул с облегчением и распрямился.

— Я ведь не прошу тебя убрать пистолет, — миролюбиво напомнил старик. — Просто направь его куда-нибудь в сторону.

Тут наконец Борн опустил пистолет и снял палец со спускового крючка. Старик ухмыльнулся, обнажив неровные желтые зубы.

— Так-то лучше, сынок. У тебя так тряслись руки, что я подумал — судьба нам обоим отдать концы не сходя с места! — Старик расхохотался, широко разинув рот, отчего все морщины на его лице куда-то сдвинулись, а кожа обтянула скулы и лоб, как у мумии. Он просто трясся от смеха, напоминающего пронзительное кудахтанье.

Ветхая одежда болталась на его тощей фигуре как на вешалке.

— Да, сэр, вот именно: отдать концы не сходя с места! — повторил старик, уняв наконец приступ веселья. — А Мареро был мексиканцем. Приехал в эти края и нашел золотой самородок весом в двадцать три фунта, а когда за ним понаехали остальные, этот малый сказал им, что знает места, где есть самородки такой же величины, как и у него. Вот поэтому-то, когда они выстроили этот городишко, то назвали его в честь Мареро. Правда, потом тот завел шашни с какой-то белой женщиной, и сородичи линчевали его. Потом они сильно пожалели об этом, потому что золото найти не смогли, но было уже поздно. И город переименовывать не стали. Такая вот случилась штука.

— Вы говорите об этом так, будто сами присутствовали при всем этом.

— Почти, сынок. Но город был построен в 1879 году, а я, конечно, стар, но не настолько. Я прочитал обо всем этом в бумагах, что хранятся в здании суда, — это как раз в конце улицы… Э-э, да я гляжу, твоя малышка приболела?

Сара с опухшим лицом и запавшими глазами сидела, откинувшись на спинку стула.

— У нее горная болезнь.

— Все ясно. Ничего страшного. Здесь она скоро поправится. Как ты себя чувствуешь, золотце? — Старик направился к ней, пес двинулся было за ним, но старик вновь бросил: “Лежать!”, и тот остался на месте.