Дэвид Моррелл - Испытание

Последний раз в жизни он видел Клер. Сначала превратившееся в кровавое месиво лицо, потом, когда она качнулась вперед, уже падая с лошади, — затылок с зияющей раной… Подпрыгнув от удара о землю и прокатившись по траве, ее тело осталось сзади, в снегу.

Он долго не мог прийти в себя.

Шок от увиденного был настолько силен, что Борн мог только безудержно погонять лошадь, заставляя ее скакать изо всех сил; слава Богу, кобылка, на которой ехала Сара, не отставала. Они неслись по лесу, но Бори не замечал этого, лишь инстинктивно натягивал поводья, чтобы обогнуть препятствия — стену кустарника, внезапно выросшую перед ним, затем — поваленные деревья… Увидев просвет между стволами, он ринулся было туда, но испугался. Резко взяв влево, он обогнул открытое пространство, направив лошадь вверх по лесистому склону, потом — по другому, третьему, подстегивая и колотя каблуками. Наверное, он загнал бы ее до смерти, но вдруг заметил, что рядом никого нет. Резко осадив, он обернулся. Пегая лошадь лежала в снегу далеко внизу; рядом с ней увидел Сару. Пустив свою каурую в галоп и едва не свалившись с седла, он подскакал к ним, соскочив на землю, накинул поводья на ветку и поспешил к дочке. Та даже не пыталась выбраться, почти утонув в снегу. Борн испугался, что она сломала ногу, но понял, что ее просто придавило крупом лошади.

Он вытащил дочь, потом, схватив пегую под уздцы и проваливаясь в снег, попытался поднять ее. С трудом это ему удалось. Привязав лошадь к дереву, он почувствовал такую усталость от всего пережитого, что ноги подкосились и он рухнул на снег, прислонившись спиной к стволу ели. Метель кончилась; лишь ветер по-прежнему раскачивал макушки деревьев; с веток слетали редкие снежинки.

Ветер внизу утих, но над головой по-прежнему неслись тяжелые облака. В угрюмом ельнике сгустилась какая-то гнетущая тишина, лишь где-то вдали снежные комья срывались с веток и с глухим звуком валились на землю.

— А где мама? — спросила Сара. Голосок ее прозвучал сдавленно и глухо.

Борна передернуло.

— Где мама? — повторила она.

— Там…

— А почему она не идет к нам?

Он промолчал.

— Она придет к нам?

— Я думаю, что не придет.

Голова Клер, пронзенная пулей, с развороченные лицом… Эта картина стояла перед глазами. Он взглянул на небо со стремительно бегущими облаками, потом на свои дрожащие руки, наконец перевел взгляд на Сару и привлек ее к себе.

— Солнышко мое, твоя мама умерла. — Он обнял девочку. Она не шелохнулась. Борн отодвинул Сару от себя и посмотрел ей в лицо. Оно оставалось таким же — холодным, серым, безучастным, каким было вот уже много-много дней.

— Что с ней случилось?

— Ее убили.

— Ты в этом уверен?

— Когда мы выехали из города. В поле. Я видел, как в нее попала пуля.

— Ты точно знаешь, что она умерла?

— Точно. — И он снова прижал ее к себе.

Но ее вопросы разбередили душу. Сомнения в правильности своих действий так никогда и не оставили его. Да, была страшная метель, они отчаянно уходили от погони, но ведь он видел Клер всего лишь мгновение — когда она падала. Ему показалось, что это длилось долго, но на самом деле это был только миг… А если она не убита? Если пуля лишь задела, например, щеку и кровь на лице от этого? Если бы он остановился, вернулся, поднял ее — она была бы сейчас с ними?

Да нет, никаких “если”. Он видел не просто кровь, а развороченное пулей лицо. И дырка в темени, выглядела так, будто кто-то рубанул по нему мотыгой. Она умерла еще до того, как упала на землю, и никакие “если” уже не вернут ее.

Но перед глазами по-прежнему стояло лицо Клер. Крепко прижимая к себе Сару, он боролся с этим видением, зажмурившись, кусая губы, стискивая кулаки, дрожа всем телом… Постепенно он осознал, что главная причина его шокового состояния — страх. Страх от того, что это окровавленное лицо могло принадлежать ему, что это он мог свалиться с лошади и грохнуться на всем скаку о землю, что это его голова могла расколоться, как орех… И от этого чувство вины в нем росло — Клер мертва, а он трясется за себя. Он представил себе, что тело, оставшееся там, в открытом поле, могло быть его телом, представил, что те люди могли сделать с ним, вспомнив рассказ старика об индейской девочке, и чувство вины стало невыносимым. Он не должен был оставлять Клер так. Что бы ни было, он не должен был оставлять ее.

Он слегка отпустил от себя Сару.

— Послушай меня. Я должен туда вернуться. Снег и ветер кончилась, теперь не так уж холодно. Ты сможешь спокойно поспать. Я сделаю укрытие, ты ляжешь в спальник, и лошадки останутся с тобой, так что ты будешь тут не одна. Сейчас мы что-нибудь поедим быстренько, и ты ложись. А я должен вернуться обратно.

Она не произнесла ни слова, только смотрела на него все тем же отрешенно-безучастным взглядом, пока он доставал из карманов еду. С тех пор как они покинули избушку лесника, он взял за правило носить с собой еду: шоколад, вяленое мясо, соль. Они молча поели. Лошади рыли копытами снег, пытаясь добраться до травы, и изредка всхрапывали.

— Нам не в чем согреть воды. Но снег есть нельзя, — сказал Борн. — Ты только замерзнешь еще больше. Поэтому придется потерпеть, Мне очень не хочется оставлять тебя здесь, но я должен идти, а тебя с собой взять не могу. Обещаю, что скоро вернусь. Чтобы тебе не было так страшно одной, постарайся заснуть. Когда ты проснешься, я уже приду. Обещаю тебе — я вернусь.

Девочка держала в руке плитку шоколада и смотрела на отца. Потом киврула равнодушно. Он выкопал яму в снегу, положил туда спальный мешок, прикрыл лапником, уложил в него Сару и застегнул “молнию”. Поцеловав дочь, Борн взглянул на нее еще раз и отправился в путь.

Сначала он решил идти пешком. Он боялся, что лошадь может заржать и выдать его, к тому же ночью по лесу пешком передвигаться сподручнее, чем верхом. Но, почувствовав, насколько закоченели ноги и сообразив, как далеко от города он в результате своего панического бегства очутился, отказался от этой идеи. Без лошади ему не одолеть путь туда и обратно.

Каурая четко придерживалась их старых следов. Еще не рассвело, когда они оказались на опушке. Впереди простиралось заснеженное поле. Пока все складывалось весьма удачно.

Борн слез с седла и надежно привязал лошадь под деревом. Снег поскрипывал под ногами. Высокая трава кое-где еще торчала из-под снега. Было облачно. Город догорал; кое-где еще взмывали вверх ярко-оранжевые языки пламени. На фоне виднелись силуэты немногочисленных уцелевших зданий.

Борн двинулся вперед, придерживаясь конского следа. Кое-где следы почти исчезали, заметенные ветром и продолжавшимся снегопадом, но все равно их было легко разглядеть — более темные углубления на сером снегу. Чем ближе к городу, тем яснее они были видны.