Леонид Могилев - Тройное Дно

Донесение было крайне интересным. После массового убийства группы Гарри Карабасова сценические площадки города очистились от заезжих звезд, да и местные желания выступать не проявляли. Кто заперся в квартирах и на дачах, охраной, кто улетел в Анталию и подале. Зверев не включал телевизор, чтобы не слушать истерические монологи и зловещие предсказания. Радиоприемник у него дома был настроен на какую-то иностранную станцию, где несколько раз в день, прерывая музыку, набалтывали на чужом языке новости и можно было различить фамилии страдальцев. Но дома Зверев появлялся около полуночи, а в семь часов уже отбывал в отдел. Все три дела были теперь объединены в одно, ему добавили оперов, дали практикантов, от которых толку не было почти никакого, но которых можно было гонять с многочисленными поручениями и этим как-то освобождаться от рутинной текучки. Тем не менее Зверев стал центром внимания не только своих начальников, но и московских, товарищей из прокуратуры и ФСБ, а также прессы, настырные представители которой знали, кто ведет дело, знали Зверева по прошлым делам и не теряли надежды узнать что-то еще.

Наконец появился Пуляев. Грязный, как свинья, несмотря на демократический душ, и мечтавший о ванне, чае и диване, после того как уйдет Зверев.

— А нельзя поменьше пить? И что-нибудь получше? Вот что, к примеру, сегодня пили с Хоттабычем?

— Сегодня приходил его маленький друг. Пили «Русскую» по семь тонн. Я потом пальцы совал в глотку в сортире.

— А зачем пил?

— Ты смеешься надо мной, Юра?

— Ты и фамильярен стал. Ну ладно. Надо было нам тебя объявить подшитым. Докладывать будешь или мыться?

— Конечно, в ванну. Потом чаю. Закипает уже?

— Ага.

Отталкиваться приходилось от того, что нейтрализовать их в ночлежке, дать уйти подозреваемому, запростецкие бомжи не могли. Кто-то отключил свет и синхронно отрубил Фролова. Причем, по словам того, — профессионально, рациональным способом, особо не прилагая сил. Все, кто был в помещении тогда из обслуги, пребывали на своих местах и теперь. Бомжей всех, сидевших в столовой, идентифицировали после и аккуратно проверили. Никто не был ранее ни спортсменом, ни десантником, ни другим кем-то, могущим владеть приемами и способами, входившими в обязательный круг навыков определенных лиц. Искать следовало среди обслуги, и искать осторожно.

Располагало к некоторым размышлениям и то, что у «Соломинки» не было «крыши». Она существовала уже четыре года и не имела благодетелей. Была проведена сложнейшая комплексная проверка. Бомжи жили сами по себе. Вначале Зверев не поверил ушам своим и глазам. Не было благодетелей. Основатель — бывший журналист. В команду входили педагоги, офицеры-отставники.

На счет фонда поступали довольно скромные средства от меценатов. Имелась и гуманитарная помощь, работала коммерческая структура по мелкооптовой торговле, существовала сеть ларьков. И чудесным образом ни один из них не платил дани. Можно было предположить, что причина чисто нравственная, братская. Многие из клиентов «Соломинки», кушавших теперь бульон с булкой, вернулись из мест заключения. Они не имели контактов с группировками, вели себя пристойно. То есть если не удавалось зацепиться за работу, потихоньку подыхали, не делая вреда никому. И вообще, вокруг «Соломинки» как бы возникло силовое поле тайного и сильного свойства. Вся информация на «обслугу», начальников, наиболее видных бомжей собиралась у Вакулина. Он педантично переваривал ее, делал выводы и строил предположения, которые впоследствии Зверевым разбивались мгновенно. Зацепиться было не за что.

— Ну и что за маленький друг Хоттабыча?

— Чаю дай. Сейчас расскажу.

— Печальная история Владимира Кириллова, маленького друга старика Хоттабыча. Жилье Володя терял при большевиках неоднократно, после каждой ходки, коих было шесть. Поножовщина, пьянь, дикие бессмысленные кражи, опять пьянь, драки.

Маленького роста, очень маленького, гораздо слабее Хоттабыча, законченный алкоголик. Проживал на жилплощади своей сожительницы Хромченко (двое детей семи и девяти лет от прошлых браков) в двухкомнатной квартире в Центре города. После сказок про приватизацию решили продать квартиру, купить другую поскромнее, а на разницу — сарайку с участком в Синявине. Были «кинуты» при сделке, оказались на улице. Агентства, «кинувшего» их, не существует более в помине. История обычная. На оставшиеся деньги (аванс) гудели большой компанией несколько месяцев. Опомнившись, попробовали обратиться к адвокатам. Над ними просто посмеялись. Теперь избранница Вовы живет то у сестры в Колпине, то на чердаке вместе с ним. Пробовали заякориться в одной из бесхозных квартир в доме фонда, но были строго предупреждены Кузей. Затем повторили попытку — и Вова был избит, без последствий, но достаточно больно.

— Слушай. А что ты заговорил языком милицейских протоколов? Где твоя яркая образная речь?

— Потаскай мусор с пятого этажа в доме старинной постройки, послушаю, как ты излагать начнешь!

— А я, по-твоему, груши околачиваю? У тебя есть что еще добавить, пролетарий?

— Напрасно обижаешься, старик…

— Старик так старик. Ты не переживай. Излагай потихоньку.

— Кириллов, видимо, был свидетелем убийства неопознанного бомжа в правом подъезде фасада прошлой осенью. Он спал в помещении квартиры на первом этаже, выбив окно. Квартира тогда была бесхозной. Спал он там вместе со всей семьей. Его счастье, что не высунулся. На погибшего вылили ведро бензина. На момент возгорания он еще, несомненно, дышал. А вообще за год в окрестностях «Соломинки» случается пять-шесть трупов, которые милиция, осмотрев, просто увозит в неопределенном направлении. Некоторые замерзают зимой. Некоторые не делят чего-то с товарищами. Однажды в соседнем дворе нашли труп милиционера из соседнего райотдела. Он недалеко функционирует, и сотрудники, сами того не желая, знают всю «Соломинку» в лицо.

— Ты думаешь, их в нашем гараже утилизируют?

— Именно так.

— С тобой большую разъяснительную работу нужно проводить, Пуляев. Хочешь, я тебя потом на курсы пошлю?

— Вы бы лучше ко мне бабу прислали…

— Ты хочешь дожить до следующего купального сезона? В Астрахань хочешь?

— Пугать будешь?

— Если ты сюда хоть кого приведешь, тебе до следующего утра не дожить. Ты даже не представляешь, насколько серьезно это дело.

— Да ладно. Чего уж. От такой работы и времяпровождения у меня и не стоит вовсе.

— То-то же. Остальное в письменной форме покажешь завтра. Все. Я пошел. На работу не опоздай!

История падения Хоттабыча началась перед самыми новогодними праздниками в городе Петербурге, тогда Ленинграде, на сорок третьем году супружеской жизни, при последнем генеральном секретаре, который прямого участия в крушении жизни старика не принимал, оказывая, впрочем, косвенное, распространяя вокруг себя метастазы лжи и лицемерия. Речь Хоттабыча не была достаточно образной, и Пуляев при пересказе Звереву уснащал ее метафорами и реминисценциями, использовал инверсии и оправданные тавтологии, что, впрочем, не мешало оперативнику процеживать текст в надежде найти там если не нужное имя или событие, то их след.