Поль-Франсуа Уссон - Кристаль

— Но перед тем как ты вернешься к работе, — продолжал Бьорн, обращаясь к Эли, — попытайся вспомнить, может, было еще что-нибудь? Какая-нибудь деталь, пусть даже незначительная? Даже дурацкая?..

— Не знаю…

— Я спрашиваю не о том, что ты знаешь , а о том, что ты ощутила в самой глубине души?

— Ну… можно сказать, что…

— Да?..

— Я подумала… сразу же, как ее увидела…

— Что?

— Я подумала: Боже всемогущий, она совсем голая… и наверняка мертвая. И еще — что она красивая.

В сауне воцарилась тишина. Все трое посмотрели на засохшую лужицу крови под скамьей, как будто только что осознали до конца всю дьявольскую природу этой загадки.

Потом Эли поняла, что больше вопросов не будет, и молча вышла в коридор. Йохансен колебался, не решаясь задать шефу вопрос, который беспокоил его с самого начала допроса уборщицы. Бьорн, казалось, полностью был поглощен созерцанием лежавшей на боку печки. Наконец комиссар произнес:

— Да, Йохансен. Причиной смерти наверняка стал удар камнем по затылку. И лишь потом убийца раздробил девушке лоб, чтобы изуродовать ее красивое лицо. Это преступление гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

Йохансен облегченно вздохнул — теперь он убедился, что был прав в своих подозрениях. Потом, указав на ведро уборщицы, сказал:

— Бедная женщина, она опять его забыла…

— For helvet! Верни-ка ее.

— Что? — растерянно спросил Йохансен.

— Приведи ее сюда. Быстро!

— О, черт!.. Ну ладно, — проворчал Йохансен, не имея понятия, чем вызвано такое распоряжение.

Когда он привел растерянную Эли, Бьорн стоял посреди сауны, рядом с ведром, из которого торчала ручка швабра. Он пытался казаться спокойным, но видно было, что он невероятно возбужден какой-то внезапной догадкой.

— Эли! — Бьорн посмотрел на уборщицу. — Подумай хорошенько, прежде чем ответить еще на один вопрос.

— Да, комиссар, — испуганно произнесла та.

— Это не игра, Эли! Речь идет об убийстве ни в чем не повинной девушки. Боюсь, будут и другие жертвы…

Йохансен вздрогнул, шокированный таким неожиданным откровением.

— У меня есть одно соображение, и я хочу услышать, что ты думаешь по этому поводу. Как ты думаешь, кто-то мог использовать твой рабочий инвентарь, пока он здесь оставался?

— Н-нет, комиссар, вряд ли. Как я уже сказала, я бросила здесь ведро и швабру, потому что испугалась. На следующий день была моя смена. Сари так и не появился. Поэтому ведро как стояло, так и стоит на том же месте. Похоже, его никто не трогал. И воды в нем столько же, сколько было.

— Прекрасно! — воскликнул Бьорн и сделал знак отойти Йохансену и уборщице.

После чего вынул из ведра швабру, отжал ее на решетке и отставил в сторону. Потом взял ведро и выплеснул всю воду на пол. Под ногами у него растеклась огромная лужа в форме бабочки. Не обращая внимания на изумленные лица Эли и своего помощника, Бьорн принялся тщательно исследовать стенки ведра и веревки в плетении швабры.

— Здесь все обыскали, но в коридоре тоже могли остаться какие-нибудь следы. А Эли сначала мыла коридор, а потом пришла сюда. Может быть, удастся отыскать какую-то улику, пусть самую крошечную… Помогите-ка мне!

Эли и Йохансен, согнувшись, принялись осматривать залитый водой пол — медленно и тщательно, как куры в поисках червяка. Дойдя до противоположной стены, они выпрямились и уже хотели возвращаться, как вдруг Йохансен снова наклонился — так низко, что едва не уткнулся носом в пол.

— Что там? — спросил Бьорн.

— Не пойму…

Бьорн и Эли наклонились рядом с ним. На полу сверкала крошечная золотая искорка.

— Что это? — прошептала Эли.

Бьорн подобрал эту блестящую пылинку с помощью большого пальца и поднес ближе к свету. Потом произнес таким тоном, словно речь шла о самой обычной вещи:

— Золотая блестка.

Куда бы Анжела ни бросила взгляд, она повсюду видела гладкие поверхности и прямые линии. Даже когда команды отдыхали, они не собирались в кружок, а образовывали ровное каре — видимо, так сильно действовала обстановка.

Имир флегматично наблюдал за этой суетой со зрительской трибуны. Разочарованная тем, что он избегает встречаться с ней взглядом, даже когда для этого предоставляется благоприятная возможность, Анжела сфотографировала его так, чтобы он оказался в самом углу снимка.

После этого она убрала фотоаппарат. Если снимать так часто, скоро останешься без пленки. Такая лихорадочная деятельность не была естественной для Анжелы, просто ей хотелось отвлечься от мрачных мыслей. Чем дольше она нацеливала фотоаппарат, глядя в видоискатель, тем меньше на нее давила реальность. В то же время она демонстрировала, что отрабатывает свой хлеб как профессиональный фотограф в самой гуще событий. Щелчок кнопки, урчание мотора, снова щелчок — все это подтверждало легитимность ее присутствия в спортивном зале.

Часть зала была отгорожена огромным черным брезентовым полотнищем, свисавшим с потолка. Посередине был разрез в три метра высотой, сквозь который можно было пройти из основной части зала в импровизированные раздевалки. В качестве перегородок между ними использовались пластмассовые стеллажи для бутылок, на время привезенные из соседней пивной; они были похожи на детали гигантского конструктора «Лего». Над входом в каждый из этих узких отсеков был прикреплен бумажный флаг той или иной страны. От бесконечной беготни мажореток в шортах и футболках туда и обратно брезент постоянно колыхался.

Посреди основной части зала тянулась широкая тренировочная дорожка, над которой на тонких проводах висели громкоговорители — казалось, что они парят в пустоте. Слева и справа от дорожки стояли ограждения с укрепленными на них пестрыми рекламными щитами. С одной стороны ограждения амфитеатром высились длинные ряды скамеек, на которых расположились зрители и журналисты. Из громкоговорителей непрерывно звучал гимн мажореток — как только он заканчивался, сразу начинался снова. Сами мажоретки разминались под присмотром тренеров, выкрикивающих команды на разных языках; тренеры напоминали овчарок, ревностно оберегающих вверенное им стадо и иногда рычащих на какую-нибудь нерадивую овцу, чьи ошибки нарушали общую гармонию. Спортсменки снова и снова повторяли отдельные элементы и целые комплексы движений, добиваясь абсолютной синхронности, которая должна была принести им победу. Обязательная программа. Произвольная программа. Каждая деталь сложного многорукого и многоногого механизма двигалась в общем ритме.

Однако с верхнего ряда зрительских скамеек, где сидел Имир, зрелище внизу казалось сумбурным и жалким. Улыбаясь уголками губ, он наблюдал за взмахами позолоченных капитанских жезлов. Поскольку мажоретки были не в парадных костюмах, а в обычных тренировочных, происходящее выглядело обычной спортивной разминкой. Из-за отсутствия роскоши и блеска ощущения праздника не возникало.