Поль-Франсуа Уссон - Кристаль

— Да ее всю трясет! Включите обогрев!

Стюард, что-то недовольно бормоча, исполнил приказание.

Жалкое и трогательное существо, скорчившееся в углу, действительно тряслось всем телом и стучало зубами, не разжимая сухих потрескавшихся губ. Оно подняло красные от слез глаза на выросшего перед ней гиганта, от одного присутствия которого, казалось, уже стало теплее.

Он мягко заговорил с Анжелой. В его глазах был отблеск какой-то странной тайны. Его ладони, каждая из которых была размером с голову Анжелы, словно две птицы, медленно опустились к ней. Их осторожные прикосновения успокоили ее онемевшие от напряжения, скованные страхом нервы.

Губы викинга произносили какие-то успокаивающие слова, смысл которых она не понимала, но улавливала по интонации. Он приподнял меховые уши ее шапки, словно для того, чтобы она лучше его расслышала, и повторил:

— …переводчик… пришел за тобой… все в порядке… можешь на меня положиться…

— Я ни за что не выйду, там снаружи минус пятьдесят, там полярная ночь, мне холодно, я боюсь холода, я боюсь темноты, я не выйду, я умру, если выйду!

— Все будет хорошо… Я — Имир. Ты — Анжела. Я знаю, что ты фотограф. Прилетела вместе с командой мажореток.

— Мои камеры!

Проследив за ее взглядом, он одним движением пальца отодвинул задвижку на двери багажного отделения. Футляры с камерами в его руках казались игрушечными. Анжела схватила их, как неожиданный подарок:

— Спасибо.

— Самолет должен лететь, Анжела. Еще дальше. Туда, где еще холоднее…

У этого человека была странная улыбка: губы изгибались как будто сами по себе. Анжела, как загипнотизированная, смотрела в его светло-голубые ледяные глаза. Абсолютно естественным движением он снял с себя дубленку и, держа ее перед собой, сказал:

— Надевай.

Перед этой стеной из потертого пожелтевшего меха Анжела не смогла устоять, и в следующее мгновение ее окутал надежный теплый футляр, пахнущий варварской северной дикостью и в то же время — чем-то нежным и теплым, почти материнским.

— Ах! Вот она! — с притворным энтузиазмом воскликнул Альбер.

Сквозь стеклянные двери было видно, как гигант неторопливо приближается, ведя за руку семенящую Анжелу, совсем крошечную рядом с ним. Надев на себя огромную дубленку, она казалась несчастной красавицей, укутанной в шкуру чудовища. Остановившись перед группой мажореток, смотревших на нее округлившимися от удивления глазами, она заговорила первой, чтобы с ходу пресечь все комментарии:

— Прошу прощения, Альбер, я…

— Сфотографируйте нас, мадам! — громко сказала одна из девчонок.

Анжела даже не взглянула в ее сторону и сухо произнесла:

— Я предупреждала, что не выношу холода. Теперь вы знаете, с кем имеете дело.

— Все в порядке?.. — пробормотал Альбер.

— Ну да.

— Вы уверены?

— Ga! — пробасил викинг. — Все за мной в автобус!

Имир поднял руку — на запястье у него висели все футляры с камерами Анжелы — и указал на выход. Побледнев, Анжела стиснула зубы, чтобы удержаться от очередного приступа. Снаружи стоял огромный двухэтажный автобус, зажатый огромными сугробами, словно в омерзительной пытке.

— Ga! Пошли!

Не дожидаясь возражений, Имир потянул Анжелу за собой. Следом поспешила вся группа.

— Может, все-таки стоило надеть на колеса цепи?.. — в который раз безрадостно проговорила Анжела.

Этот риторический вопрос был заглушён возбужденным гвалтом девушек, тревожными завываниями мотора автобуса и комментариями Имира, чей голос грохотал как из бочки. Вращая мощный кожаный руль буквально одним пальцем, он время от времени указывал за окно, где почти ничего нельзя было разглядеть за снежной завесой, и давал короткие пояснения:

— …Nasjonalgalleriet!.. Munch-museet!.. Karl-Johans gate!

Такое уже было в детстве, когда они с отцом однажды возвращались из очередной поездки в «горячую точку». Застигнутый метелью, их «додж» начал чихать и трястись, тычась мордочкой в непроницаемую снежную пелену. Только тогда отец, видимо осознав, что они вот-вот свалятся в кювет, соблаговолил надеть цепи на колеса.

— Может, стоило надеть цепи?.. — машинально повторила Анжела.

— О, такому автобусу ничего не страшно! — воскликнул Альбер. — Машина-зверь! Я знаю его конструкцию наизусть — у меня есть макет. Правда, это макет прошлогодней модели… Так забавно быть внутри! Значит, сначала мотор был впереди, а потом они сделали его сзади. Или нет, вру. На самом деле…

— Не волнуйся, крестная, наш шофер, судя по всему, умеет ездить по льду.

«По льду? Жозетта сказала по льду ?» — мысленно ужаснулась Анжела. Она взглянула на юную крестницу, стоящую перед ней в проходе между креслами. Такое бесстрашие повергло Анжелу в изумление.

— Он здесь полностью в своей стихии. Примерно как я, когда вскидываю свой жезл…

— Так высоко в небе…

— Так высоко в небе?.. Мне всегда нравилось, как мама произносит эту фразу. Она мне сказала, что услышала ее от тебя, когда вы обе были мажоретками…

— Когда-нибудь я тебе об этом расскажу.

— Обещаешь?

О господи, до чего въедливая девчонка! Вся в мамашу…

Внезапно Жозетта склонилась к ее уху и прошептала:

— Вот увидишь, мы победим! Это точно!

— Поживем — увидим, дорогуша.

Она заметила, что щеки крестницы порозовели. Ну и ладно. По крайней мере, сейчас Анжела обращала уже меньше внимания на дорогу. Она почти не замечала ледяные арабески на стеклах и то, как заносит автобус. Даже слабый, но неотвязный запах рыбы, ощущавшийся внутри салона, ее больше не раздражал.

Испытывая блаженство, Анжела подумала: «Он меня везет. Он возит маленьких детей в своем автобусе, он спасает их из снежных бурь и увозит в безопасное место. И я для него тоже как ребенок. Он меня согрел. В его глазах была такая надежность… Я чувствую себя рядом с ним необыкновенно уютно. Этот старый автобус — как огромный ватный кокон, и мне совсем не хочется из него выходить. Все хорошо, что хорошо кончается. Никаких больше фотографий, никаких тяжеленных камер, которые таскаешь на себе как вериги… Безымянная шерпа, [5] Шерпа — проводник или носильщик в Гималаях. я карабкаюсь по мгновениям чужих жизней… А ведь единственная фотография, которая имеет ценность, — моя… А я?.. Что на меня нашло?.. Я сижу, такая прямая, так торжественно застывшая, на заднем сиденье, утопив руки между кресел… Надо же, я больше не дрожу…»

Ветровое стекло автобуса казалось непроницаемым из-за вихрившегося снаружи снега. Среди этой белизны внимание Анжелы привлекло что-то вроде небольшого просвета; это оказалось зеркало заднего вида, под которым болтался на шнуре улыбающийся игрушечный лось. Время от времени, когда Имир полностью сосредоточивался на дороге, Анжелу не оставляло ощущение, что он украдкой наблюдает за ней в это зеркало.