Ребекка Джеймс - Красивое зло

Мы заканчиваем чаепитие к четырем утра, и я убеждаю Робби и Филиппу остаться у меня. Робби я даю одеяло и подушку и спрашиваю Филиппу, можем ли мы поспать в одной кровати. Мы так устали и морально, и физически, что готовы уснуть где угодно и как угодно. Присутствие Филиппы меня успокаивает. Я закрываю глаза и чувствую, как она берет меня за руку и пожимает ее.

— Спокойной ночи, — говорит она.

— Спасибо, — отвечаю я. — Надеюсь, кошмары меня мучить не будут.

Я просыпаюсь, когда солнце уже высоко. Филиппы рядом нет. Но я слышу голоса из другой комнаты и рада, что ребята здесь и я не одна. Я снова закрываю глаза.

В следующий раз я просыпаюсь в полдень. Я уже не слышу голосов Робби и Филиппы, но слышу смех и музыку. Встаю и иду в гостиную.

Филиппа сидит на диване и смотрит какой-то старый черно-белый фильм.

— Доброе утро! — говорит она. — Или добрый день. Я ждала, пока ты проснешься. Вот, кино смотрю. Кстати, отличное кино! Купи себе на DVD. Мы с Робби не знали, можно ли оставить тебя одну, а ему надо было на работу, но он сказал, что обязательно вернется. — Она на секунду замолкает и улыбается. — Ну, как ты?

— В порядке. — Я сажусь рядом с ней на диван. — Спасибо, что пришли.

— Ой, да не за что. — Она берет пульт и убавляет звук. — Ты голодная?

— Да, — киваю я.

— Отлично. Я все купила для салата. Сейчас приготовим интересный салат, туда надо помидоры, спаржу, вареные яйца. Это мой любимый салат. Хочешь?

— Давай. Но только если ты на самом деле хочешь готовить. Честно.

— Приступаем. — Она вскакивает с дивана. — Я и сама проголодалась.

Я предлагаю помочь ей, но Филиппа отказывается, говоря, что она не выносит, когда на кухне крутится кто-нибудь еще. Когда салат готов, мы берем тарелки и выходим на балкон. Мы не говорим ни про Элис, ни про Рейчел, Филиппа непринужденно болтает обо всем на свете, и мы ни на минуту не замолкаем.

Филиппе двадцать три, она учится в университете, изучает психологию.

— Даже не верится, что тебе только семнадцать, — говорит она. — Ты кажешься старше, ты намного серьезнее, чем семнадцатилетние.

— Все так говорят. — Я улыбаюсь. — Не знаю, воспринимать это как комплимент или как оскорбление.

Она рассказывает мне про своего младшего брата Мика. Он барабанщик в небольшом оркестре.

— У них выступление в пятницу вечером. Хочешь со мной? Они классные музыканты.

Прежде чем я успеваю ответить, раздается стук в дверь.

— Это Робби. — Филиппа кладет вилку и оборачивается. — Он же сказал, что придет после работы.

Я направляюсь к дверям и едва протягиваю руку к замку, как в дверь стучат снова. Я вдруг понимаю, что это не Робби — он никогда не был столь нетерпелив.

Но уже слишком поздно притворяться, что меня нет дома. Дверь распахивается, и я вижу Элис.

Она в белой футболке и джинсах, лицо не накрашено, в руках — огромный букет красных роз. Глаза покраснели, как будто она плакала, но вообще она выглядит свежей и беззащитной, поэтому трудно поверить, что это та самая Элис, которая испортила вчерашний вечер.

— Прости меня, Кэтрин. — Ее губы дрожат, глаза наполняются слезами. — Прости… Просто не знаю, что на меня нашло.

Она протягивает мне букет, я беру его, но не говорю ни слова.

— Я просто… понимаешь… — Она плачет, плечи трясутся, голос дрожит. — Как будто что-то вселяется в меня и заставляет себя так вести. И я набрасываюсь на людей, даже на самых близких, на тех, кого люблю, и ничего — ничего — не могу с собой поделать!

Гнев во мне начинает таять.

— Проходи. — Я беру ее за руку и тяну в дом.

Я усаживаю Элис рядом с Филиппой. Сначала Филиппа холодна и подозрительна. Но Элис, как обычно, открыта и доброжелательна, она еще раз просит прощения за вчерашнее. Она смеется над собой и так себя передразнивает, что не простить ее просто невозможно. И Филиппа через некоторое время оттаивает, тоже поддавшись обаянию Элис. Мы разговариваем и смеемся до самого заката. Становится слишком холодно.

— Давайте посмотрим какое-нибудь кино. И закажем пиццу, — предлагает Элис.

— Ой, я даже не знаю, — сомневаюсь я. — Завтра ведь понедельник, надо в школу. А я совсем не выспалась.

— Мы не будем засиживаться допоздна, — отвечает Элис. — Просто я не хочу, чтобы этот день заканчивался. Нам ведь так весело вместе! Не хочу идти домой. — Она бросается к Филиппе и хватает ее за руку. — Пожалуйста, Филиппа! Можно я докажу, что я вовсе не такая тварь, какой показала себя вчера вечером! Давайте посмотрим кино! И съедим что-нибудь! — Она смотрит на нас умоляюще. — Ну, пожалуйста! Пожалуйста!

— Это решает Кэтрин. Это ведь ее квартира. Она, наверное, устала от нас.

— Нет, все в порядке. — Я пожимаю плечами. — Просто я снова хочу есть. И кино посмотреть тоже хочу.

Мы заказываем пиццу в ближайшем ресторане. Филиппа и я хотим внести какие-нибудь деньги, но Элис настаивает, что все оплатит сама.

Она уходит, и мы с Филиппой идем мыть тарелки.

— Она вовсе не такая плохая, — говорю я.

Филиппа опускает глаза и тщательно моет посуду.

— Она может быть очень милой и приятной.

— Да. — Я беру ее за локоть. — Но ты все равно считаешь ее гадиной.

Мне немного неловко говорить с Филиппой про Элис, все-таки Элис — моя близкая подруга, а с Филиппой мы только что встретились, но Филиппа такая откровенная и честная, и она мне очень нравится. Я доверяю ее мнению, и мне на самом деле интересно, что она скажет.

Филиппа вздыхает и вытирает руки, смотрит на меня и пожимает плечами:

— Мне все-таки кажется, что она немножко сумасшедшая. Она такая странная!

— Но она не всегда странная, — возражаю я. — Обычно она просто прекрасный человек. Ты даже не представляешь, какой щедрой и милой она может быть. Что же, мне прогнать ее?

— О… — Филиппа смотрит на меня и улыбается. С грустью и удивлением. — Наверное, ты права. Я не так добра, как ты, поэтому я бы ее прогнала. Прогнала и убежала подальше.

Честно говоря, я обеспокоена ее словами.

— Понимаешь, — начинаю я, — после смерти Рейчел я многое поняла. Сначала все были ко мне очень внимательны, не оставляли меня. Но через какое-то время у всех стали находиться свои дела. Был конец учебного года, начались всякие вечеринки… никто не хотел сидеть со мной в комнате и плакать. И никто не хотел, чтобы я приходила к ним на вечеринки. Я не обвиняю, никто не хочет переживать чужое горе, но ведь мне было очень плохо. А никого не было рядом. И теперь я думаю, что если ты — настоящий друг, то должен принимать своего друга таким, какой он есть, — и в горе, и в радости, и хорошим, и плохим.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. — Филиппа вытирает мойку. — Но не думаю, что надо дружить с теми, кто приносит в нашу жизнь негатив и боль. Я бы не стала. Но это же не значит, что ты должна делать то, что делаю я? Мы все разные, и все идем своей дорогой.