Л. Хартли - Смертельный номер: Рассказы

Ужин получился очень милым, и никого особенно не волновало отсутствие Франца, в конце концов никто, кроме самой Джоанны, не был с ним знаком. Все только что-то о нем слышали. Возможно, Джоанна была расстроена, но виду не подавала. Когда в разговоре случайно всплыло его имя, она лишь сказала:

— Общепринятых норм для него не существует.

Около одиннадцати стали расходиться спать.

— Куда идти знаешь? — спросила Джоанна у Милдред.

— Да, да, сначала по главному коридору, потом налево.

— Я тебя провожу, — вызвалась Джоанна. — Твое имя написано на двери — я придерживаюсь этого старомодного обычая, но освещение там плохое, можно не разглядеть. Надеюсь, тебе не придется сетовать на неудобства — ванная как раз напротив.

Они остановились у двери, к которой была прикреплена похожая на визитную карточка «Мисс Милдред Фэншоу».

— А Франц — в соседней, — заметила Джоанна и показала на карточку с его именем: «Граф Олмюц». — Не пугайся, если ночью услышишь шум. Он иногда приезжает очень поздно. Я оставлю для него свет в коридоре — если погаснет, будешь знать, что он явился. Понадобится — вот выключатель, но надеюсь, что не понадобится. Спокойной ночи. — И Милдред осталась в спальне одна.

Комната была удобная, с умывальником, на стенах — акварели в викторианском стиле, но цепкий профессиональный взгляд Милдред сразу определил, что для дизайнера тут полно работы — уж больно вид у спальни был невзрачный. Внезапно ей ужасно захотелось взглянуть на комнату графа Олмюца, своего соседа.

Если он успел прийти, это несложно определить — в коридоре тогда будет темно. А вдруг он не погасил свет? Что если забыл? Он же такой непредсказуемый… Ну, только взглянуть бы одним глазком…

Ладно, это не к спеху. Сначала надо приготовиться ко сну — это долгий ритуал, включающий непременную ванну. Ванну она всегда принимала в последнюю очередь, — говорят, от бессонницы помогает, — а сначала надо было заняться лицом. Все эти манипуляции превращали отход ко сну в какой-то критический момент, в кульминацию напряжения, вместо того чтобы служить отдохновением от дневных забот, тем, кто крепко спит, подобные ощущения неведомы.

Она открыла дверь и попала в кромешную темноту. Включив свет в коридоре, Милдред увидела под дверью своего соседа огромные замшевые ботинки, заляпанные грязью. Значит, граф уже приехал, и любопытство придется поумерить. В английских домах, подумала Милдред, ботинки не оставляют в коридоре, как это делают в отелях… но подобные нюансы иностранец может и не знать. Ботинки были настолько перепачканы, что нуждались в основательной чистке. Конечно же дворецкий — временный дворецкий — об этом позаботится.

Почему она их раньше не заметила? И тут Милдред вспомнила, что вскоре после того как она уединилась в своей спальне, свет в коридоре потух. А сейчас он снова горит — ну конечно, сама же и зажгла.

«Какая же я дура, какая дура!» — мысленно отчитала себя Милдред. Но от стука в чужую дверь ее удерживал не вид огромных ботинок, а простая карточка с его именем, вставленная в медную табличку с четырьмя уголками.

Она вернулась в свою комнату с понятным чувством облегчения, что не выдала себя. И приступила к ритуалу отхода ко сну, который хоть и был бесконечно долгим, но без него, она знала, уснуть не удастся. «Сперва приму ванну, — подумала она, — а потом снотворное выпью». Бессонница была ее извечным врагом.

Вода была еще горячая — в загородных домах она часто после полуночи остывает, — и Милдред лежала, прикрыв глаза, полусонная, в пене со специальными химическими добавками. «Вот так бы и умереть!» — подумала она, но конечно не всерьез. Какие-то неврозы ей удалось преодолеть — например, клаустрофобию, которая раньше мучила ее в переполненном поезде, — а какие-то нет. Одна ее подруга умерла как раз в ванне. От сердечного приступа. Над ванной, по старому обычаю, висел звонок, но помощь все равно подоспела поздно.

Над этой ванной звонка не было, даже если бы и был, кому на него ответить, но Милдред давно взяла себе за правило оставлять дверь в ванную приоткрытой. Если кто-то войдет — tant pis, — она закричит, и непрошеный посетитель, будь то мужчина, будь женщина, конечно же ретируется.

Давно известно, что горячая ванна успокаивает нервы — как приятно, когда для удовольствия находятся медицинские обоснования!

Милдред блаженствовала в душистой зеленоватой воде, под пеной едва угадывались очертания ее бледно-розовых рук и ног, как вдруг на глянцевой белой стене напротив возникла тень. Наверное, это кто-то из знакомых, но разве можно узнать человека по тени?

В отличие от большинства Милдред привыкла лежать головой к крану. Тень на блестящей стене становилась все больше и темнее.

— Что вам нужно? — спросила она, чувствуя себя до некоторой степени защищенной густым слоем пены.

— Мне нужна ты, — ответила тень.

Но прозвучало ли это на самом деле? Или этот голос ей только пригрезился? Больше не последовало ни звука, ни какого-либо иного сигнала, только профиль лица на стене с каждым мигом делался все отчетливее, пока наконец губы резко не разомкнулись наподобие отверстых жабр.

Никто не знает, как поведет себя в критический момент. Милдред выскочила из воды с воплем:

— Убирайся к черту! — И впервые за много лет закрыла дверь ванной на замок.

Теперь-то он отвяжется!

Но это не помогло — ибо когда она закончила возиться с ключом и огляделась, испытывая несказанное облегчение оттого, что справилась с этой напастью, то увидела знакомый силуэт, пускай не так отчетливо, как прежде, но зато с более явственной рыбьей пастью.

Выходило, что путь к отступлению отрезан: теперь она была в западне.

Но что же делать?

Милдред легла в остывающую ванну и повернула кран — однако горячая вода тоже стремительно остывала, повинуясь автоматике. Она вылезла из воды замерзшая еще сильней, чем до того, как туда забралась. А тем временем эти тонкие рыбьи губищи опять зашевелились, будто что-то жевали.

Один смелый поступок порождает другой. «Ну уж нет, не дождешься, — решила Милдред. — Я не собираюсь торчать всю ночь в этой ледяной ванной». (Вообще-то в ванной было не так уж холодно, просто Милдред трясло.)

— Получай, гадина! — Она запустила в тень губку. На мгновение профиль — а тень состояла только из него — исказился, но тонкие губы очень скоро снова зашевелились, то раскрываясь, то смыкаясь.

Что теперь? Халата она в ванную не взяла — за ненадобностью, а потому завернулась в полотенце, отперла дверь и бросилась в коридор. Свет горел; а когда она полчаса (или час?) назад шла в ванную, тоже горел? Кажется, нет, но точно она уже не помнила; теперь время и события в ее сознании существовали отдельно, не так, как после завтрака, с привычным распорядком: столько-то времени на письма, столько-то на работу, столько-то осталось до обеда — если на обед было время. Практически все мы делим свой день на части исходя из давно сложившихся правил. Сейчас эти временные границы исчезли; она стояла совсем одна в этом коридоре и абсолютно не представляла, который час.