Л. Хартли - Смертельный номер: Рассказы

Мистер Солстис, со столь же черными бровями и орлиным носом, как и его предшественник, приблизился и вперил взгляд в вазу.

— Это почти даром, сэр, никаких сомнений, — убежденно изрек он. — Такую вазу вам нигде не найти, и не ищите. То, что она у нас оказалась, просто невероятное везение.

Мистер Джошаган поднял брови и выразительно развел руками:

— Вы слышали? И он того же мнения. Спросим еще. Мистер Довермен, можно вас на минутку, — скажите джентльмену…

— Нет-нет, прошу вас, не беспокойтесь! — воскликнул Тимоти, не слишком учтиво опередив уже готового начать свою речь мистера Довермена. — Я ни в коем случае… — Он остановился и с неприязнью посмотрел на вазу. Ее блеск померк, суета торгашества будто заляпала ее густой грязью. И как он мог хотя бы мечтать?..

В угрюмое молчание, воцарившееся вокруг вазы, вторгся звук открывшейся двери, по ковру скользнула тень.

— А! — воскликнул мистер Джошаган. — Какая удача! Это мистер Смит из Манчестера, и как кстати! Мистер Смит, будьте любезны, скажите джентльмену, что вы думаете об этой вазе!

Мистер Смит, типичный англичанин, рыжеватый, с резкими чертами лица, казалось, почувствовал себя не в своей тарелке. Он потер подбородок, откашлялся и сказал едва слышно:

— Но… ведь она говорит сама за себя, не так ли?

И настроение Тимоти сразу же изменилось. Другие хвалили вазу; мистер Смит, более проницательный, сказал, что она сама говорит за себя. И верно — она не нуждалась ни в каких рекомендациях. Ей было присуще совершенство… нет, она сама была совершенством, высочайшим совершенством, воплощенным в форме вазы. Если Тимоти станет ее владельцем, это совершенство всегда будет у него перед глазами. Будь весь его жизненный путь поиском совершенства, здесь он мог бы и окончиться.

Но цена вазы была несоразмерна его капиталу, доходам, образу жизни и видам на будущее. Заплатить столько было бы чистым безумием. Раздраженный настойчивым напором чужой воли, Тимоти покачал головой.

— Мистер… — негромко осведомился мистер Джошаган. — Не имею чести быть вам представленным…

— Казуелл, — ответил Тимоти.

— Мистер Казуелл, — произнес мистер Джошаган с таким благоговением, словно услыхал имя Божие, — вам известно, что лорд Маунтбаттен [14] Лорд Маунтбеттен — английский адмирал, последний вице-король Индии. скоро покинет Индию?

Тимоти воззрился на хозяина. Он был так поглощен вазой, что не мог понять, при чем тут Индия.

— По-моему, да, — сказал он не очень уверенно.

— Мистер Казуелл, — повторил мистер Джошаган. — Индия — огромная страна.

— Огромная, — согласился Тимоти, надеясь, что его не втянут в спор о политике.

— Каково, по-вашему, население Индии? — Мистер Джошаган пристально посмотрел на него.

Статистику Тимоти любил.

— Четыреста миллионов, — выпалил он. К его изумлению, однако, это ничуть не сбило с толку мистера Джошагана.

— Точнее — четыреста пятнадцать миллионов, — поправил тот. — И сколько же это будет от всего народонаселения мира?

— Примерно пятая часть.

Но и тут мистер Джошаган не растерялся оттого, что побит своей же картой.

— Вы совершенно правы, мистер Казуелл, — произнес он медленно и внушительно. — В мире сегодня насчитывается два миллиарда человек, и ни один из них не может создать такую вазу!

Присутствующие стояли, смиренно потупив взгляд, как меценаты на старых полотнах. Но Тимоти показалось, что число их множится и множится, и вот их уже два миллиарда человек, и для каждого создание подобной вазы навсегда останется недоступным идеалом. Он поразился поэтичности этой мысли, и она его подкупила.

— Я беру вазу, — заявил он.

— Поздравляю вас, — сказал мистер Джошаган.

И сразу общее напряжение разрядилось. Сонм зрителей рассеялся, теперь их лица выражали полное равнодушие; даже мистер Джошаган, не переставая бормотать поздравления, удалился к себе в кабинет. Тимоти остался наедине со своим трофеем. Разлучиться с ним сейчас было бы невыносимо.

— В этом нет нужды, — сказал мистер Джошаган, отвечая на вопрос об оплате. — Мы охотно примем от вас чек, забрать же вазу можете прямо сейчас.

Тимоти вновь охватила радость, он едва удержался, чтобы не обнять мистера Джошагана.

— Я прикажу ее упаковать, — сказал его благодетель, пряча в карман чек и удаляясь с поклонами. — Тем временем вы, быть может, походите, посмотрите еще… быть может, другие наши вазы…

Тимоти улыбнулся, ибо другой такой вазы, конечно же, не было во всем мире. Хотя здесь было на что посмотреть, а посмотрев, лишний раз поздравить себя с тем, что его ваза совсем не такая, как эти.

Мысли его успели унестись далеко, прежде чем вернулся приказчик с огромной квадратной коробкой, которую он почтительно вручил Тимоти. Какой же весомой оказалась красота! Вцепившись в нее, едва видимый за нею, Тимоти направился к двери. Вошел еще один покупатель, на полку выставили еще одну вазу, и, проходя мимо, Тимоти услышал голос мистера Джошагана:

— В мире два миллиарда человек, мистер Гейнфут, и ни один из них…

Но Тимоти было уже безразлично, ибо перед собой, подобно щиту от всех этих миллиардов, он нес само совершенство.

Начало мартовского дня было многообещающим, но вечер выдался сырым и промозглым. Трудно сказать, что взяло верх — дождь или туман. Ехавшим в автобусе словоохотливый кондуктор говорил, что на город опустился туман, а те, кому пришлось ехать наверху, узнавали от него, что погода стоит на редкость промозглая. Но пассажиры давно привыкли к проказам погоды, не принимали это неудобство близко к сердцу, и потому в автобусе, равно как и на нем, царило веселье. Ненастье, как всегда, было подходящей темой для разговора: даже мастера изящной словесности не считали для себя зазорным обсудить этот животрепещущий вопрос. Тем более что и кондуктор, подобно большинству представителей его профессии, обладал недюжинным даром собеседника.

Автобус — его рабочий день подошел к концу — делал последнюю ездку сквозь сердце Лондона. Внизу он был заполнен лишь наполовину. Наверху как (подсказывало кондуктору его шестое чувство), оставался один пассажир, не искавший крыши над головой, — то ли стоик, то ли просто лентяй. Автобус, погромыхивая, быстро катил по Стрэнду, и вот кондуктор услышал пошаркиванье, скрип обитых металлом ступеней — человек этот спускался с крыши.

— Еще кто-нибудь есть наверху? — спросил кондуктор, обращаясь к выплывающим из тьмы кончику зонта и краю макинтоша.

— Как будто никого, — ответил человек.

— Не подумайте, что я вам не верю, — вежливо заметил кондуктор, протягивая руку спускавшемуся клиенту, — но лучше пойду и погляжу сам.