Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи [HL]

— Вы наверняка погибнете, если останетесь.

Потому как я узнал по его описанию двух убийц. Санто положительно нужно было уносить ноги из Венеции теперь, когда эти псы взяли его след. В любом случае магистрат не позволил бы ему больше практиковать в городе.

— Куда вы поедете?

— В один из монастырей, где еще занимаются медициной. Я могу учиться и помогать лечить их пациентов. В Падую, скорее всего. Тревизо. Куда-нибудь, где конт Фазан меня не достанет, надеюсь.

— А как же моя молодая хозяйка? — опечалился я.

— Подумает ли она вновь обо мне хорошо когда-нибудь? Как она выглядит, когда ты упоминаешь мое имя?

Мне пришлось покачать головой.

— Но, Санто, неужели вы позволите Мингуилло Фазану заполучить ее?

— Брат затеял все эти дьявольские игры, но Марчелла не доверяет мне и презирает меня. Сейчас Марчелле больнее всего. Как я могу… навязываться ей, когда ее уверенность во мне разбилась вдребезги? Я должен найти способ доказать ей… свои чувства. Да и потом, если даже она снова сможет поверить мне… мне нечего предложить ей, кроме преданности.

Он использовал сухое слово «преданность», когда на самом деле имел в виду «обожание и преклонение».

Вот тогда мне жутко захотелось рассказать Санто о настоящем завещании. Но как я мог? Это бы выглядело так, словно я использую состояние Марчеллы, чреватое неприятностями, искушая его остаться в Венеции, где — и это было ясно как божий день — его непременно убьют. И помахать завещанием перед его носом сейчас — значит оскорбить его, в глаза назвав охотником за сокровищами. Ну и потом, оставался еще один маленький вопрос: я ведь так и не узнал, где оно сейчас.

Я снова отправился к Марчелле. Она смотрела в стену. И уже выглядела тоньше, чем только что народившийся молодой месяц.

— Санто клянется, что это ложь. Клянется.

Она взглянула на меня, и в глазах у нее мелькнул слабый лучик надежды. Но потом он умер передо мной. В ее памяти осталось что-то страшное, что было сильнее моих слов. Она крепко обняла меня на мгновение, а потом оттолкнула и сказала:

— Уходи, Джанни, тебя не должны видеть здесь.

Я предупредил ее:

— Не делайте этого, мисс Марчелла. Господи всемогущий, да вы только дадите своему брату лишний повод.

Мингуилло Фазан

Людям, которые живут в сумасшедших домах, требуется совсем немного вещей. Им не нужны внешние атрибуты и украшения, чтобы выделиться: их империя уже создана и предписана. Небольшая плата смотрительнице, несколько недорогих угощений в корзине на день ее святой — вот и все, чего ожидают от приличной семьи для ее помешанной дочери или сестры.

На Сан-Серволо Марчелле не понадобится состояние, которое мой заблуждающийся отец планировал оставить ей. Даже если обнаружится настоящее завещание, закон гласит, что женщина, признанная сумасшедшей, неспособна здраво распорядиться принадлежащим ей имуществом. В этом случае таковое имущество неизбежно перейдет к ее пребывающему в безупречно здравом уме брату. Это было еще лучше, чем выдать ее замуж за Бога. Более того, даже от Бони вряд ли можно ожидать закрытия наших сумасшедших домов и разгона полоумных обратно по их несчастным семьям!

Вскоре после того, как я разделался с маленьким доктором, появились все признаки того, что мочевой пузырь Марчеллы вернулся к своему прежнему озорному поведению, как случалось всегда, когда его владелица пребывала в отчаянии. Она отказывалась говорить даже с собственным братом. Она упорно смотрела в стену, ела мало и нерегулярно, и краски жизни отливали от ее лица, подобно снегу, тающему в заброшенной каменоломне. Это, уверял я своих жену и мать, были верные признаки furore in utero. [96] Бешенство матки (итал.).

Мать похныкала немножко, после чего заявила, что за Марчеллой можно было бы ухаживать и дома. Я отправился в детскую, вытащил свою дочь из колыбельки и вернулся с ней в гостиную матери, после чего сгрузил ребенка ей на колени. Парикмахер восторженно закудахтал, клятвенно уверяя, что малышка — самый чудесный ребенок на свете. Она была еще лысой, но когда-нибудь моя дочь непременно станет его клиенткой.

— Разве не прекрасна эта невинность? — пожелал узнать я. — Или ты готова рискнуть и пожертвовать ею, мама? Марчелла не может контролировать свои желания. Ты уже дважды сама убеждалась в этом. Неужели она остановится перед растлением нежной молоденькой племянницы? Можем ли мы мириться с таким кошмаром в своем доме?

— Разумеется, нет, — прошептала мама, держа девочку на вытянутых руках, словно та уже заразилась проклятием Марчеллы.

За дверями комнаты матери я по обыкновению сунул синьору Фауно монету за труды. Задержав руку, я заметил:

— Кстати, «Слезы святой Розы»… Я решил, что будет полезно на некоторое время приостановить их продажу.

— Это же наш самый ходовой товар… — запротестовал он.

— Появились кое-какие слухи, которые следует подавить в зародыше. Небольшая нехватка сейчас станет огромным стимулирующим преимуществом впоследствии, когда мы вернемся на рынок и повысим цену из-за его недостаточного количества. Скажите всем цирюльникам, чтобы они прекратили продажу немедленно. Остаток скиньте по дешевке, — на меня снизошло вдохновение. — Испанской мадам в Каннареджио и посоветуйте употреблять средство в тройных дозах.

Синьора Сасия вынуждена будет через неделю прикрыть свою лавочку, если не поймет, что вызвало сокращение ее поголовья.

— Но как же мои благородные клиенты? — не унимался мой Завитой и Надушенный Слуга. — Им не нравится, когда им отказывают. Они не привыкли к такому обращению.

— Мы скажем, что монахини в Перу перестали плакать в бутылочки по случаю какой-нибудь местной засухи.

— Так даже лучше, — злорадно возликовал он.

И вот теперь я обрабатывал добрых братьев Сан-Серволо, как какие-нибудь нежные побеги, ведя их к свету в поводу их естественных склонностей.

В своем первом письме к священникам я признался в том, что в нашей семье наблюдается отсутствие равновесия. Я решил воспользоваться робкими потугами отца подвергнуть исследованиям мою собственную сущность. В том же письме я сообщил братьям, что много-много лет назад они могли поддерживать переписку с моим дорогим родителем по поводу одной проблемы у его ребенка. Этот ребенок, писал я, теперь вырос и превратился в неуравновешенную молодую особу, чье состояние угрожает счастью всей нашей семьи. К великому сожалению, моего отца уже нет среди нас. Поэтому я и хотел поступить так, как сделал бы он, — обратиться за советом к многоуважаемым друзьям нашей семьи, Fatebenefratelli, относительно природы недомогания моей сестры. Потому что, если с бедным созданием еще можно что-нибудь сделать, святые братья наверняка подскажут наилучший путь.