Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи [HL]

«Ну разве я не гений?» — закончил я свое изложение пышным росчерком пера, в нескольких словах подводя итог, призванный помочь даже самому недалекому читателю осознать и проникнуться глубиной моего блестящего замысла.

А потом я ощутил, как Джанни дышит мне в затылок.

Резко обернувшись, я увидел, что он тупо смотрит на меня, как баран на новые ворота.

Джанни дель Бокколе

Теперь, когда я узнал, с помощью какого грязного трюка Мингуилло разлучил их, то решил, что смогу вновь соединить их.

Я был настоящим ослом. Все это время я считал, что от Санто не может быть особого толка, разве что он примчится ради любви к ней в Венецию, где его тут же и прикончат. Но пожалуй, только у одного Санто достанет здравого смысла пробраться на остров, учитывая все его докторские умения верно? В моей голове начал складываться план.

Я знал, где он живет: в небольшом монастыре неподалеку от Тревизо, работая за гроши и стараясь склеить свое разбитое сердце. После того как его выставили из Венеции, он взял с меня обещание, что мы будем иногда писать друг другу, чтобы Марчелла жила в наших мыслях. Но ему нечем было утешить меня, а у меня не было для него хороших вестей, потому как Марчелла по-прежнему упрямо не желала даже слышать его имени. Письма приходили все реже и становились все короче, как и его надежды.

К тому времени, когда Марчелла угодила на Сан-Серволо, письма от Санто перестали приходить вовсе. Я написал ему несколько раз, но мои послания вернулись нераспечатанными.

Как вдруг, ни с того ни с сего, Санто написал мне снова. И у него появился новый голос. Он не просто спрашивал о Марчелле, он требовал и желал, чтобы я рассказал ему о ней. Он ждал ответа.

С тяжелым сердцем я взялся за перо и чернила. Я рассказал ему обо всем, что случилось. О поддельном письме, о том, как Марчелла упорно смотрела в стену, словно помешавшись, о подбритых бровях, Сан-Серволо и прочем. Я знал, что он тут же примчится. Я также знал, что он будет очень зол на меня за то, что я утаил от него эту историю.

Разумеется, ему по-прежнему было совсем не безопасно возвращаться домой в Венецию. Не под своим именем, во всяком случае. Пока. Но и на этот счет у меня был план. Такой умный и смелый! Мне было ясно, что злость Санто на меня тут же утихнет. А вся прелесть заключалась в том, что я собственными глазами видел, как Мингуилло написал, что ему больше не нужно приезжать на Сан-Серволо.

И да, Санто ухватился за него обеими руками. Мне не пришлось ему ничего растолковывать, о нет. Он был намерен немедленно испробовать мой план и внес в него кое-какие добавления, отчего тот стал еще лучше.

Вот так и получилось, что эти священники на Сан-Серволо получили письмо от молодого, подающего надежды врача по имени Спирито с безупречной репутацией, который желал бы поработать с венецианскими сумасшедшими и в особенности лечить болезни их кожи. Он получил самый положительный ответ, и уже через несколько дней Санто — я имею в виду, Спирито — направлялся обратно в Венецию.

«Ха! — думал я. — Наконец-то Мингуилло сядет в лужу; и поделом ему».

Что же касается Санто, то, доложу я вам, когда я поехал встречать его в Местре, ко мне вышел совсем другой человек, ничуть не похожий на того растерянного мальчишку, которого Мингуилло когда-то выгнал из дома. Война в России закалила его. Он стал выше ростом, возмужал, даже тон его голоса стал тверже, хотя в нем по-прежнему звучала мягкость голубки. Но в нем появилось и кое-что еще. Он, который никогда не знал любви матери или сестры, понял, что значит обожать женщину, и любовь его к ней — именно любовь, а не просто желание изучать ее кожу и лечить болячки — росла и крепла. Покамест Любовь не была к нему благосклонна, но я был уверен, что новый Санто сможет стать ее верным рыцарем, как пишут поэты.

— Мне следовало бы придушить тебя, Джанни, — набросился он на меня. — Ты не имел никакого права решать, что я должен знать о Марчелле, а что — нет.

Он шагнул ко мне, и я уже было решил, что сейчас он задаст мне трепку. Но Санто неожиданно обнял меня, крепко и сильно. А потом рассмеялся, громко и уверенно.

Я затаил дыхание и позволил себе надеяться, мой дорогой маленький Бог.

Сестра Лорета

Случилось нечто ужасное. Из-за того, что я привлекла внимание к сестре Софии, другие начали проявлять к ней особенный интерес. Поначалу он был рассчитан лишь на то, чтобы подразнить меня и сделать мне больно, ведь мне было строжайше запрещено встречаться с ней. Но вскоре другие монахини быстро разглядели необыкновенную красоту в душе сестры Софии, которой прежде наслаждалась я одна.

Сестра София обзавелась толпой поклонниц, привлеченных взмахами ее пушистых ресниц и изящными жестами ее маленьких белых ручек.

Божий замысел состоял в том, чтобы я приглядывала за сестрой Софией — издалека, потому как теперь я заподозрила в ней очередную сестру Андреолу, еще одну тщеславную ханжу, строящую собственный культ. И действительно, прошло совсем немного времени, а прочие монахини уже сравнивали Софию с уехавшей сестрой Андреолой, причем не в пользу последней. Некоторые послушницы уже опускались на колени, когда она проходила мимо, и совершали прочие кощунственные жесты идолопоклонничества. А когда мимо проходила я, то кое-кто из легковесных и легкомысленных монахинь осенял себя крестным знамением, как будто в их среде оказывался сам сатана.

Марчелла Фазан

Меня пришла навестить Анна с корзинкой пирожков и ворохом новостей. Мне показалось, что глаза ее блестят как-то подозрительно. Я попыталась собраться с мыслями. Поначалу у меня получалось не очень хорошо, потому что прошло слишком много времени с тех пор, как я последний раз говорил вслух.

— Ты что, тоже помешанная, и пришла присоединить к нам? — вырвалось у меня, хотя это было совсем не то, я хотела сказать. Анна испуганно отпрянула.

— Вы можете говорить? — вскричала она, немного придя в себя. — А мне сказали, что вы совсем не разговариваете.

— Здесь есть плохие доктора. Доктора-потрошители, у которых кровь на фартуках. Небезопасно показывать им, о чем мы думаем. Но с тобой я всегда разговаривала, разве нет. С тобой и Джанни?

Я попыталась вспомнить, какие отношения связывали нас с ней до того, как я попала сюда и стала одной из обитательниц деревни. Для этого потребовалось всплыть на поверхность моего разума, где вовсю гуляли бурные волны. Там, где я уже давно жила в безмятежной и неторопливой белой пустоте, было намного спокойнее.

Но лицо Анны подталкивало меня к тому, чтобы вынырнуть из неподвижной глубины и прорвать кожу своей души. Это было больно. Очень больно. Меня вдруг захлестнули воспоминания. У меня потемнело на сердце, когда я вспомнила, как Санто, ухаживавший за мной самым нежным образом, влюбился в мою прекрасную невестку и использовал свои визиты ко мне, чтобы пожирать глазами ее. Я сама видела письмо. Мне даже пришлось опустить веки, чтобы стереть из памяти так некстати возникший образ.