Алафер Берк - Город лжи

— В Бронкское бюро судмедэкспертизы. Это на Пелэмском бульваре, в Медицинском центре имени Джейкоби.

— Что ж, теперь все тайны выплывут наружу. Я буду настаивать, чтобы мне дали увидеть тело и сделать все необходимое для похорон, даже если будут говорить (а наверняка будут), что я ему не родственник. Забавно.

Элли знала, что ничего забавного в этом нет. Она протянула Спарксу визитку.

— Если возникнут проблемы с медэкспертизой, попросите их позвонить мне.

21.45

Было почти десять часов вечера, и только теперь Элли наконец представилась возможность позвонить Рогану. Приветствием он утруждаться не стал.

— Давно пора позвонить, черт побери.

— Я была в доме Диллона.

— Да знаю уж. Я в конце концов не выдержал и позвонил диспетчеру. Он только и смог сказать, что произошло убийство. Правда, ему было известно, что жертва — не полицейский, иначе я бы сам примчался.

Элли вкратце рассказала напарнику, что случилось: Такер застрелила Диллона, Стейси в порядке, Спаркс ни при чем.

— А ты где?

— Возле дома Бэндона. Мы с Донованом не знали, что за чертовщина творится, и продолжали добывать ордер на арест Диллона. Видишь, что происходит, когда ты не звонишь?

— Прости. Тут была полная неразбериха.

— Понятно. Ладно, звони своему Доновану, он волнуется. Это он меня сюда отправил ловить Бэндона. Хотел убедиться, что ордер действительно подписан.

— Он тебе уже не понадобится.

Элли захлопнула крышку телефона. Незачем было рассказывать Рогану, что еще до отъезда из дома Диллона, еще до того как завести двигатель, она позвонила Максу. Элли понимала, что это проявление ее чувств. Хороший знак.

Влившись в поток машин на бульваре Генри Гудзона, она размышляла обо всем том, что стало ей известно за последние несколько часов, и поняла, насколько ошибалась. Так же, как патрульные, отказавшиеся перелезть через забор бывшего полицейского, она бессознательно предоставляла ему неоспоримую презумпцию невиновности. А ведь он все время был у них на глазах — и был виновен. Он убил Роберта Манчини, который грозил разрушить столь тщательно выстроенный фасад, прикрывавший его самую главную тайну — тайну его истинной натуры, тайну, которую не следовало скрывать.

И точно так же, как она приписывала лучшие черты Нику Диллону, поскольку он принадлежал к ее миру, худшими она наделяла Сэма Спаркса, ведь полицейским он не был. Наваждение усилилось сначала из-за того, что Спаркс был невежлив с ней в пентхаусе, а затем — потому что магнат отказался помогать следствию. Впрочем, по правде говоря, даже спустя десять лет после переезда в Нью-Йорк люди типа Спаркса не раз заставляли Элли чувствовать себя провинциалкой, не знавшей, какой вилкой пользоваться за обедом, и только бывший парень-банкир в конце концов обучил ее этой науке. Если бы она отбросила эмоции, если бы рассматривала Спаркса как человека, а не как типаж, Элли смогла бы докопаться до истины раньше.

Но в одном отношении она оказалась права: Диллон использовал Робин Такер. Манипулируя ее желанием обрести спутника, он надеялся получить закрытую информацию о расследовании. Однако Элли недооценивала своего лейтенанта. Как бы ей ни хотелось укрепить отношения с Диллоном, Такер никогда не говорила ему о связи пропавшей девушки с делом Манчини, даже когда фотографии Тани Эббот заполнили все выпуски новостей.

Элли была уверена, что они разберутся в делах Манчини и Бэтл, но по-прежнему оставался вопрос: кто убил Меган Гунтер? Если Диллон не знал, что именно Таня была с Манчини в тот вечер, значит, не он убил Меган и не он бросил Таню умирать. Элли ошибалась насчет Диллона и Спаркса. Что же она упустила в отношении Меган и Тани?

Элли снова задумалась над отдельными фактами, которые они собрали о Тане Эббот. Девушка из Балтимора. Единственный ребенок. Мать работала няней. Семья была довольно бедной, и после смерти матери Таня потеряла дом. Но каким-то образом у нее нашлись деньги на колледж. Способная, талантливая девочка к двадцати годам скатилась до проституции, но все-таки нашла возможность обратиться к частному психотерапевту, чтобы тот помог ей отделаться от уголовных обвинений.

Словно у Тани был ангел-хранитель, оберегавший девушку до того самого утра, когда у нее на глазах зарезали соседку, а ее собственная жизнь полетела в тартарары.

И тут Элли поняла, что именно упускала.

Неразбериха вокруг Роберта Манчини, Кэти Бэтл, Сэма Спаркса и «Престижных вечеринок» отвлекла ее, и она не могла сосредоточиться на том, что знала про Таню Эббот. Когда они с Роганом узнали, что Таня и Бэндон звонили друг другу, они посчитали, что это связано с нынешней жизнью Тани — той, что привела ее в постель к Роберту Манчини в день его смерти. Но, возможно, это не касалось настоящего? Может, все дело в прошлом?

Элли сбросила скорость и поплелась в правом ряду. Вытащив сотовый, она отыскала балтиморский номер, по которому звонила два дня назад.

— Алло?

Голос Энн Хан казался раздраженным, но не сонным. И хотя время было довольно позднее, бывшая Танина соседка еще не спала.

— Госпожа Хан, это снова Элли Хэтчер из Нью-Йорка. Извините за поздний звонок.

— Бенджамин, я велела тебе идти спать. Сейчас же! Пока я сама тебя не уложила. — Ее голос понизился на октаву. — Извините. Продолжайте.

— Вы упомянули, что Танина мама работала в какой-то богатой семье.

— Ну, не знаю, насколько они были состоятельны, но — да, он был каким-то солидным адвокатом.

— Его, случайно, звали не Пол Бэндон?

— Бэндон… Бэндон. Возможно.

— Его жену зовут Лора. У них сын Алекс.

— Алекс. — Голос Энн стал тверже и увереннее. — Да. Там точно был мальчик по имени Алекс. Таня все время про него рассказывала. Она была старше на несколько лет и воспринимала его как младшего брата, ведь в ее семье больше не было детей. Она так же и к моему старшенькому относилась, когда сидела с ним. Все время слышалось: Алекс то, Алекс се.

— А не припомните, когда это было?

Элли поняла, почему белобрысый малыш на Танином снимке показался ей знакомым. Того же мальчишку, но уже подросшего, она видела на выпускной фотографии, стоявшей на столе у судьи, когда в среду утром Элли давала показания.

— Ох, да уж лет двадцать назад.

— Тане было тогда лет десять?

— Марион работала у них несколько лет. Наверное… тогда Тане было десять и… наверное, лет до пятнадцати она ходила к ним, или что-то вроде того.

— Как по-вашему, в те годы Таня была учительской любимицей или…

— …маленькой Лолитой?

— Да.

— И той, и той. Перемены в ней начались лет в тринадцать. Сперва это казалось обычной девичьей пугливостью. Таня стала тихой, какой-то замкнутой. А потом мало-помалу начала вести себя так, словно в нее бес какой вселился, — мрачная, надменно-агрессивная и совершенно невыносимая, когда речь заходила о мужчинах.