Деон Мейер - Кровавый след

— Они могут от этого подохнуть? — поинтересовался его папаша.

— Обычно дерматит сопровождается анемией и желудочно-кишечными заболеваниями, — ответила она. — Вот что самое опасное.

— Черт! — вскричал Виккус.

Она воткнула шприц в зад первого носорога.

— Животные ослаблены, перенесли сильный стресс. Нельзя терять время. Заткни ему носком второе ухо!

— Это носок?

— Форменный носок «Штурмовиков». Команды по регби… Я нашла ему единственное полезное применение: он здорово заглушает звуки. Это их успокаивает.

— Надо же! Вы, значит, болеете за «Быков», — радостно заметил снизу Виккус. — Как и мы.

Флеа ван Ярсвелд подхватила саквояж и перешла ко второй клетке. Мы все как один стояли на месте и пялились на ее аккуратный маленький зад.

— Что ты им вкалываешь? — спросил Сванни.

— Азаперон. Сто пятьдесят миллиграммов. Он их успокоит, поможет справиться с отрицательным физиологическим воздействием «М-99»…

— Ясно, — с безграничным почтением произнес Сванни.

А Лоуренс Лериш стоял и неотрывно смотрел на нее, как олень, попавший в яркий свет фар.

Операция по погрузке носорогов заняла больше часа; пятнадцать рабочих, пыхтя, передвигали клетки на край платформы, а потом перетаскивали их в кузов «мерседеса». Рабочими командовал Виккус; он общался с ними на их языке. В ходе операции Флеа ни разу не улыбнулась; она то и дело поторапливала и бранила нас.

Наконец, Лоуренс захлопнул задние двери и задвинул засовы. Флеа быстро подошла к нему:

— Вы — водитель из Кару?

— Лоуренс. — Он протянул ей руку.

Не удостоив его своим вниманием, она вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, подошла к пассажирской дверце «мерседеса» и скомандовала:

— Ладно, поехали!

Первое указание на то, что она едет с нами.

Мы отправились в путь без двадцати десять. Флеа швырнула в кабину кроваво-красную дорожную сумку и докторский саквояж, сама влезла следом и с удобством расположилась на пассажирском сиденье. Когда я поднялся за ней, она смерила меня презрительным взглядом:

— Вы что, тоже едете?

Видимо, такая перспектива ее не особенно обрадовала.

— Это дядюшка Леммер, — только и сказал Лоуренс. Он извлек откуда-то две большие мягкие подушки и бросил их на горб между двумя сиденьями. Сам убрал ее багаж вниз, поправил подушки: одну положил на сиденье, вторую — ей под поясницу.

Сванепулы стояли снаружи, под моим окошком, но не сводили глаз с нашей спутницы.

— Корнел, ты знаешь, где мы сейчас живем. Приезжай в гости! — с надеждой крикнул Виккус Сванепул.

Сын, стоящий у него за спиной, поддержал папашу, пылко кивая и подняв кустистые брови. Потом отец и сын в последний раз помахали нам руками, и мы отправились в темноту.

Кабина «мерседеса» пропиталась ее ароматом: интересное сочетание мыла, шампуня и пота. Она сидела, поджав под себя ноги, положив руки на колени. Все ее жесты говорили о том, что она недовольна, что в кабине тесно и жестко. Лоуренс позвонил Николе и сообщил, что мы уже едем.

Флеа покосилась на цифровой циферблат часов.

— Между половиной второго и двумя мне нужно будет сделать им очередной укол, — сказала она Лоуренсу.

Я сидел и ждал, что он ответит. Как парень из Кару отреагирует на это… явление природы?

Он достал из кармана на дверце сложенные бумаги и передал ей. Движения у него были медленными, скупыми.

— Наверху маршрутный лист, внизу карта. К двум часам мы будем в трехстах километрах отсюда, а может, немножко больше…

Она молча взяла бумаги, спустила ноги на пол и стала изучать верхний документ, белый лист бумаги с двумя колонками: названия мест и расстояния. Развернула карту, сличила с маршрутным листом, водя тонким пальчиком по паутине дорог за Валватером, Рюстенбургом, Вентерсдорпом… а потом вскинула голову. Лица ее я не видел, зато услышал, какой у нее угрюмый голос:

— Маршрут чертовски запутанный. Почему просто не поехать по шоссе N1?

Тогда я заметил, что на шее у нее тоже есть рубец от старого шрама. Он начинался за левым ухом и, изгибаясь, исчезал под линией волос, похожий по очертаниям на птичье крыло, только на один оттенок светлее кожи.

— Дядюшка Дидерик просил держаться подальше от больших дорог. И потом…

— Почему? — резко, словно обвиняя, спросила она.

— Из-за пунктов взвешивания, — хладнокровно, сдержанно ответил Лоуренс.

— Из-за пунктов взвешивания?

— На больших расстояниях важно поддерживать постоянную среднюю скорость; ничто так не тормозит передвижение, как необходимость постоянно въезжать на весы-платформы. На каждом пункте взвешивания грузовиков теряешь плюс-минус час, а если мы поедем по шоссе N1 или N12, нам придется проехать целых пять таких пунктов. И потом, наш маршрут почти на пятьсот километров короче.

Я им гордился: он не позволил себя запугать, голос у него был спокойный, он не ждал ее одобрения, а просто вежливо и спокойно сообщал нужные сведения.

Флеа снова провела пальцем по маршруту, покачала головой:

— Нет. Нам придется ехать через Бела-Бела. Мне понадобится свет, когда я буду их усыплять.

Лоуренс покосился туда, куда указывал ее палец.

— Хорошо, — сказал он. — Мы сделаем там остановку.

Она самодовольно сложила карту, как будто выиграла раунд в боксе. Положила карту на полочку, в углубление между держателями для стаканов, снова поджала под себя ноги и, словно показывая, что больше разговаривать не о чем, уронила голову на грудь.

Поездка обещала стать интересной.

Краеугольный камень моей профессии — умение читать людей. Заранее распознавать скрытую угрозу, изучить человека, которого ты охраняешь, предсказывать опасные ситуации и предотвращать их. Это вошло в привычку, превратилось в ритуал, иногда в игру — наблюдать, слушать, ловить обрывки случайных сведений, соединять их в досье, которое постепенно расширялось и увеличивалось, и всякий раз на один шажок приближаться к истине. Еще двадцать лет назад я понял: трудность в том, что мы, люди, — лживые животные. Мы умело прячемся за ложными фасадами, путаем следы, смешиваем правду и вымысел, дабы подчеркнуть хорошее и приемлемое и скрыть плохое.

Искусство заключается в том, чтобы суметь правильно истолковать даже ложный фасад, потому что он тоже многое говорит о том, кто или что за ним прячется. Лицо Флеа ван Ярсвелд выдавало многое. С него не сходило выражение раздражающего превосходства. Она намеренно сохраняла дистанцию между собой и нами. Бойко сыпала медицинскими терминами. Открещивалась от собственного имени. Десять к одному, Корнел — это от Корнелия. Ну, и одежда… Она не случайно оделась так, чтобы повыгоднее подчеркнуть свои стати. Хотя подчеркивать их нет никакой необходимости. Она красива, несмотря на мелкие недостатки. А может, как раз из-за этих незначительных недостатков.