Лиза Гарднер - Убить чужой рукой

Бобби не знал, ему было шесть лет, когда она ушла. Достаточно взрослый для того, чтобы испытывать боль, и слишком маленький, чтобы понять. Мама ушла и больше не вернется. Так сказал отец однажды за завтраком. Бобби и Джордж уплетали засахаренные яблочки, которые мама всегда отказывалась покупать, и первое, что пришло в голову маленькому Бобби: «Ух ты, сахарные яблочки каждый день!» Отец не казался расстроенным, Джордж мрачно кивнул, и Бобби смирился.

Вечером, когда он лежал в постели, ему вдруг стало невероятно тяжело, и эта тяжесть никуда не делась, когда он проснулся утром. Потом наступил тот вечер, когда Джордж начал кричать на отца. А затем последовала поездка в больницу.

После этого никто в их доме больше не заговаривал о матери.

Бобби долго ненавидел своего отца. Как и Джордж, он во всем обвинял его. Отец, который мало говорил, много пил и был скор на расправу.

Когда Джорджу стукнуло восемнадцать, он перебрался в другой штат и возвращаться не собирался. Наверное, в нем сказались материнские гены. Бобби не интересовался.

У него самого все сложилось иначе. Со временем многое изменилось. И отец, и Бобби. А также его отношение к матери. Теперь он все меньше задумывался о причинах ее ухода и все больше удивлялся ее нежеланию все уладить. Разве она не скучала по сыновьям? Не чувствовала уколы совести, хотя бы небольшую пустоту в том месте, где копилась ее любовь к детям?

У него заныл бок. Бобби пронзила острая боль, она нарастала по мере того, как он мучительно пытался вздохнуть. Он ускорил шаг и побежал дальше, это было лучше, чем стоять одному и думать о подобных вещах. Возможно, бег избавит его от этих воспоминаний. Истребит наконец все плохое.

Двадцать миль позади. Он выдохся. Взмок. Замерз.

Бобби направился домой. Ноги устали, но сознание работало по-прежнему.

Хотелось бы ему повернуть время вспять и снять палец с курка за секунду до того, как он прицелился в голову Джимми Гэньона. А еще лучше — никогда не слышать о Гэньонах, поскольку сейчас Бобби впервые стал сомневаться в том, что видел. И в своих действиях.

Три дня назад Бобби не предполагал, будто убийцей может быть Кэтрин Гэньон. Он считал убийцей себя.

Бобби побежал домой.

И позвонил Сьюзен.

Она захотела встретиться с ним в кафе. Они зашли в «Старбакс», где-то в центре. Нейтральная территория для них обоих.

Он потратил много времени, выбирая костюм, но остановился на джинсах и темной рубашке с длинными рукавами. Бобби слишком поздно вспомнил, что Сьюзен подарила ее ему на Рождество. Разыскивая бумажник, он наткнулся на фото, сделанное летом, когда они вместе путешествовали автостопом, и в голове у него наступил сущий хаос.

Бобби сменил рубашку и вышел из дома.

Деловая встреча, твердил он себе. Разговор пойдет исключительно о делах.

Сьюзен уже ждала его. Она выбрала маленький столик, почти незаметный за внушительной пирамидой из серебристо-зеленых фирменных кружек с логотипом кафе. Волосы у нее были собраны заколкой на затылке. Длинные светлые локоны выбились из прически и вились вокруг лица. Когда Сьюзен увидела его, то принялась заправлять пряди за уши — она всегда так делала, когда нервничала. Бобби снова ощутил укол в груди и изо всех сил постарался совладать с собой.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Добрый вечер.

Наступила неловкая пауза. Наверное, ему следовало наклониться и поцеловать ее в щеку? Или она должна встать и дружески обнять его? Или им просто лучше пожать друг другу руку?

Бобби с трудом качнул головой в сторону стойки:

— Я возьму себе кофе. Тебе принести?

Она указала на огромную кружку, стоявшую перед ней.

— Не нужно.

Бобби ненавидел «Старбакс». Он просмотрел меню с полутора десятком разных «эспрессо», пытаясь понять, как можно тратить столько денег в забегаловке, где не подают самого обыкновенного, незамысловатого кофе. Наконец Бобби заказал себе «французский темный», нахальная кассирша уверила, будто этот кофе крепкий, но мягкий.

Он забрал огромную кружку, отметив легкое подрагивание рук, и нахмурился.

— Что поделываешь? — спросил он у Сьюзен, ставя кружку и садясь.

— Занята. Концерты и все такое.

— И как?

Она пожала плечами:

— Не страшнее, чем обычно.

— Здорово. — Бобби отхлебнул кофе, и горькая жидкость обожгла ему глотку.

— А ты? — спросила Сьюзен. Она по-прежнему не прикасалась к своей кружке, просто поворачивала ее перед собой. — Бобби?

Он заставил себя поднять глаза.

— А я сижу вот здесь.

— Я думала, ты позвонишь в пятницу.

— Понимаю.

— Я читала газеты, и мне было так… грустно. Из-за того, что случилось. Я ждала звонка весь вечер. В субботу утром я решила заглянуть в твой ящик. Вообрази мое удивление, Бобби, когда я увидела, что он пуст.

Он принялся рассматривать пирамиду из кофейных кружек, а Сьюзен сверлила его взглядом.

— Ты всегда выглядел очень независимым, Бобби. Я привыкла говорить себе, будто это часть твоей личности. Сильный, молчаливый мужчина. Настоящий мачо. А теперь я больше не нахожу это привлекательным. Прошло два года, я заслужила нечто большее, чем… это дерьмо.

Неожиданное ругательство испугало Бобби, он наконец посмотрел на нее.

Она медленно кивнула.

— Иногда, когда я злюсь, то ломаю вещи. Если честно, в последние два дня я много чего переломала. По крайней мере нашла чем заняться до прихода следователей.

Бобби поднял кружку. Господи, у него тряслись руки.

— Ты поэтому соизволил позвонить, Бобби? Не ради меня, тебе просто стало интересно, о чем спрашивали следователи.

— И это тоже.

— Да пошел ты! — Ее самообладание испарилось. Сьюзен чуть не плакала, она сидела, закрыв лицо руками, и отчаянно, но тщетно пыталась не устраивать сцену при посторонних.

— Я был не прав, когда ушел от тебя в пятницу, — неуклюже сказал он.

— Правда?

— Я не планировал этого заранее. Я проснулся, осмотрелся, и… мне стало страшно.

— И ты подумал, будто я не сумею этого принять? Ведь дело в этом?

— Я считал… — Бобби нахмурился, не зная, как выразить это словами. — Ты заслуживаешь лучшего.

— Кусок дерьма.

Что бы он ни сказал, все было не то, и потому Сьюзен теперь дрожала от ярости. Она выпустила кружку из рук и ткнула в него пальцем:

— Не ломай комедию и не разыгрывай из себя оскорбленное благородство — ты, пещерный человек! Все это ерунда. Ты удрал, Бобби. Ты не дал мне ни единого шанса. Тебе пришлось нелегко, и ты сломался, вот и все.

Бобби вскипел:

— Ну извини. В следующий раз, когда я убью человека, то в первую очередь подумаю о тебе!

— Я волновалась за тебя!

— Я тоже за тебя волновался!

— Тогда почему мы здесь сидим и орем друг на друга?