Оке Эдвардсон - Зов издалека

Анету Джанали выписали из больницы. В квартире воздух застоялся. Она открыла окно. Ветра почти не было, но на подоконнике взвилось маленькое облачко пыли. Первое, что она сделала, — включила стереосистему. И это был не джаз.

Время еще не позднее, середина дня, но ей казалось, что наступил вечер. Яркое августовское солнце уже не просвечивало насквозь всю квартиру. Это хорошо — и для души, и для головы, решила она и налила себе немного виски из почти полной бутылки, так и стоявшей на столе в кухне. Последний раз она пила виски как раз в тот вечер, когда ей сломали челюсть. Странное чувство… они сидели здесь с Лиз, выпили по глоточку виски и пошли пройтись. А теперь она вернулась и тоже налила себе глоток, словно все это время каким-то образом взяли в скобки. Лучше бы это произошло на службе… Она отхлебнула чуть-чуть и сморщилась, насколько позволяла еще не зажившая челюсть. Алкоголь тут же маленьким костерком побежал по нервам и сосудам. Куда лучше болеутоляющего. Она сделала еще один крошечный глоток. Ник Кейв пел, как он стоит в углу медленно темнеющей комнаты… people they ain’t no good… Но она не вслушивалась в текст, положила ноги на стол и вдыхала запахи своей квартиры. «Я и в самом деле неплохо себя чувствую, — подумала Анета. — Даже хорошо».

Эстер Бергман пила кофе, а размышляла совсем о другом. Молодой человек по радио сказал, что уже восемь часов. Она давно встала и оделась. Из социальной службы сегодня не придут, и слава Богу.

Нынче, как и вчера, шел дождь, и это тоже слава Богу. Дышать легче. У нее, правда, с этим делом нет таких бед, как у других стариков. Дышала она хорошо. Да и дождь не то чтобы сильный, а так, приятный дождичек, ей даже казалось, будто она в такую погоду лучше видит. Все чистое, промытое, как в новых очках, если их протереть кусочком замши.

Перед конторой она задержалась и прочитала вывеску. Так, на всякий случай. И почему-то занервничала. Ну не глупость ли — идти и расспрашивать чужих людей про эту рыженькую… и ее маму. А ей-то какое дело… Не повернуть ли назад?

— Госпоже Бергман не следовало бы стоять здесь на дожде. — Из конторы вышла девушка. — Могу я вам чем-нибудь помочь? Может, вам надо что-то купить?

— Нет… нет, спасибо. — Она узнала эту девушку. Та всегда ей улыбалась и здоровалась. — А вы даже и имя мое помните…

— Госпожа Бергман так долго здесь живет… Мы с вами разговаривали пару раз. Меня зовут Карин Сольберг.

— Долго живу? Как построили дом, так и живу…

Они действительно переехали сюда в 1958 году, когда все было новеньким и светлым. Эльмер не рассказывал, откуда взялись деньги, а она и не спрашивала. Она никогда и ни о чем не спрашивала. Глупо. Надо было интересоваться.

— Госпожа Бергман промокла…

— Вот я и говорю — войти-то можно? Хочу спросить кое о чем…

— Конечно! Давайте руку. Я вам помогу подняться по лестнице.

В кабинете горела настольная лампа. На столе — ворох бумаг. Зазвонил телефон, но девушка была занята — помогала Эстер устроиться на стуле поудобнее. Она могла бы и сама, но… почему бы нет?

Телефон звонил долго, потом замолк, и только тогда девушка сняла трубку.

— Кто-то уже повесил трубку, — удивилась Карин Сольберг и внимательно посмотрела на Эстер.

Чему это она удивляется? Звонков пятнадцать было, не меньше.

— Погода-то как переменилась, — неожиданно сказала Карин.

Эстер Бергман не ответила. Она обдумывала вопрос, и ей было не до погоды.

— Приятно, правда? После такой жары…

— Я хочу спросить, — решилась наконец Эстер. — Там, у нас во дворе… жили девочка с мамой… в квартире с торца. Может, вы знаете, куда они делись?

Девушка смотрела непонимающе. Ей, похоже, хотелось продолжить разговор о погоде. Смотри-ка, раньше только старики говорили о погоде, а теперь, видно, и молодые тоже…

— Маленькая такая девочка… рыженькая.

— Что имеет в виду госпожа Бергман?

— Да вот как раз и имею в виду — давно я ее что-то не видела. Рыженькую. И маму не видела. Потому и спрашиваю.

— А они… знакомые госпожи Бергман?

— Нет… какие знакомые… А что, незнакомых нельзя искать?

— Ну почему… Но вы хотите что-то про них узнать?

— Я же говорю — давно не видела… А вы?

Карин Сольберг встала, подошла к шкафу, достала небольшую папку и положила перед Эстер.

— Здесь список квартир в вашем доме. С триста двадцать шестой по четыреста восемьдесят шестую.

— Да… и…

— Госпожа Бергман говорит о маленькой девочке с рыжими волосами… А ее мать? Как выглядела мать?

— Откуда мне знать, мать или не мать? Вроде мать… Волосы светлые… а больше-то и не скажу. Я с ней и не общалась ни разу.

— Мне кажется, я их помню, — сказала Карин. — Не так много рыжих.

— У нас-то во дворе? Совсем нет. Она одна и была.

— Мать-одиночка с ребенком… — ни к кому не обращаясь, произнесла Карин Сольберг, роясь в бумагах.

— Я видела объявление, — вдруг сообразила Эстер. — Полиция повесила.

Девушка оторвалась от чтения.

— Что вы сказали?

— Объявление висит на магазине. Кого-то разыскивают. — Почему-то раньше Эстер об этом не подумала. — Молодую женщину со светлыми волосами.

— Вот как?

— А они вам не дали такое объявление? Полицейские? Должны были дать.

— Я была в отпуске. И у нас тут был ремонт… Чувствуете, госпожа Бергман? До сих пор краской пахнет.

— Нет… я не чувствую.

Карин Сольберг опять углубилась в бумаги.

— У нас несколько одиноких матерей с детьми… У той был только один ребенок? Эта рыжая девочка?

— Ну да… У мамы волосы светлые, а девочка рыженькая.

— Я имею в виду не это… У нее был только один ребенок? Мужа вы не видели?

— Нет… мужа не видела. И других детей не видела. Только эту, рыженькую.

— И вы не знаете точно, в каком подъезде они жили?

— Нет… от меня не видно. Где-то с торца.

Девушка еще раз перелистала бумаги и вытащила один лист.

— Скорее всего квартира номер… Может быть… — Она подняла глаза на Эстер. — Ищу возможные квартиры и персональные номера…

С подобными вопросами к ней обращались не в первый раз. Весной один жилец обратил внимание, что давно не видел соседа, хотя свет в квартире горит. Через неделю он позвонил в контору. Карин Сольберг пошла по адресу. На звонок никто не ответил. Она приоткрыла почтовый люк на двери — на полу в прихожей валялся целый сугроб газет, реклам и писем. Родственников не нашлось. Она обратилась в полицию. Старика обнаружили мертвым — он так и сидел в кресле. Только потом она вспомнила и удивилась, что никакого запаха не почувствовала.

Она продолжала водить ручкой по колонкам таблицы.

— Есть что-нибудь?

— Это может быть Хелена Андерсен… Наверное, госпожа Бергман спрашивает насчет Хелены Андерсен, — сказала Карин и пробормотала номер квартиры, который Эстер не расслышала. — Через два подъезда от вас.