Джорджо Фалетти - Я — Господь Бог

Расселу показалось, будто девушка ожидала этих слов. Она никак не отреагировала на них — ни словами, ни мимикой.

— Все поняла.

— Уэйд, слышите меня?

Рассел невольно придвинулся туда, где, как ему казалось, находился микрофон:

— Да, капитан.

— Я не сказал начальнику о нашем соглашении. Если случится хоть малейшая утечка информации, прежде чем завершится эта история, ваша жизнь станет страшнее любого из ваших кошмаров. Я ясно выражаюсь?

— Предельно ясно, капитан.

Это означало, что отныне их жизни сплетены неразрывно, независимо от результата. Либо шея ощутит острое лезвие, либо голова — тяжесть короны.

Вивьен ответила своему начальнику спокойно и сдержанно. Рассел восхитился ее самообладанием, каким вряд ли мог похвастаться сам.

— Хорошо. С этим разобрались. Еще новости?

Капитан снова заговорил тоном профессионального полицейского, который анализирует ход расследования. Лирическое отступление закончилось. Работа продолжалась.

— Хорошая новость, что при необходимости в нашем распоряжении вся полиция Нью-Йорка. И возможность вытащить из постели любого чиновника в любое время суток — начальника Департамента нью-йоркской полиции в первую очередь.

Послышался шелест бумаги.

— Тут у меня результаты первых анализов. Эксперты считают, что разобрались с детонатором. Речь идет о простейшем и в то же время очень хитроумном устройстве. Ряд радиосигналов на разных частотах, которые исходят в определенной последовательности. В городе, где существуют радиоволны, это предотвращает взрыв от случайного сигнала.

Рассела с самого начала этой сумасшедшей истории терзало одно сомнение. Он снова вступил в разговор:

— Взорванное здание построено несколько лет тому назад. Как же детонатор мог сработать спустя столько времени?

Этот вопрос задавал себе, видимо, и капитан, потому что тяжело вздохнул, прежде чем ответить. При всем своем опыте он не уставал дивиться гениальности безумцев.

— Никаких батареек. Сукин сын подключил детонатор к электросети здания. Возможно, за эти годы что-то где-то испортилось и не работает, но кто знает, где еще в этом доме он оставил свое дерьмо.

Раздался какой-то странный звук, и Рассел подумал, что связь оборвалась. Но в машине снова раздался голос Белью:

— Отлично работаете, ребята. Должен сказать вам об этом. Отлично работаете.

Вивьен прервала его, потому что все необходимое они уже сообщили друг другу:

— Ну, не пропадай, пока. Звони, как только получишь новую информацию.

— Незамедлительно.

Вивьен выключила связь, и некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к уличному шуму. Рассел смотрел на дорогу и на огни, освещавшие вечерний город. День пролетел незаметно, время опережало их, и ночь подкралась как-то неожиданно.

Первым заговорил Рассел. Доверие, которое оказал ему Белью, позволив участвовать в качестве свидетеля при расследовании, заслуживало ответного жеста.

— Хочешь оригинал?

Занятая своими мыслями, Вивьен не сразу поняла, о чем он.

— Какой оригинал?

— Ты была права, когда упрекнула меня в том, что я принес ксерокопию письма, полученного от Зигги. Подлинник я положил в конверт и отправил на свой домашний адрес. Это он научил меня такому приему. Думаю, конверт лежит сейчас в моем почтовом ящике.

— Где ты живешь?

Рассел порадовался, что Вивьен не стала развивать тему.

— Двадцать девятая улица, между Парк-авеню и Мэдисон.

Ни слова не говоря, Вивьен проехала по Квинс-бульвару и направилась к мосту Квинсборо, потом на Манхэттен на уровне Шестидесятой улицы, свернула налево на Парк-авеню и двинулась на юг, влившись в общий транспортный поток.

— Приехали.

Голос Вивьен донесся до него откуда-то издалека, и Рассел понял, что успел задремать. Машина стояла на Двадцать девятой улице, на углу. Оставалось только перейти на другую сторону, и он окажется у своего дома.

Вивьен взглянула на него, пока он протирал глаза:

— Устал?

— Похоже.

— Выспишься, когда эта история закончится.

Не признавшись, что у него совсем другие планы, Рассел воспользовался зеленым светом и перешел дорогу. Толкнул стеклянную дверь и очутился в вестибюле.

Здесь, как и во всех домах в этом престижном районе Нью-Йорка, имелась круглосуточная диспетчерская служба. Рассел подошел к стойке и удивился, увидев кроме консьержа еще и Зефа, коменданта здания. Славный человек, албанец, трудившийся не покладая рук, пока не достиг своего теперешнего положения. С ним у Рассела издавна сложились хорошие дружеские отношения. Он был уверен, что Зеф не просто свидетель его сомнительных затей, но и единственный, кто втайне восхищается им.

— Добрый вечер, мистер Уэйд.

Кроме предрасположенности к беспутной жизни Рассел отличался еще и рассеянностью, поэтому, потеряв несколько комплектов ключей, теперь оставлял их у дежурного, и тот обычно сразу же протягивал ему связку. Сейчас Рассел не увидел этого привычного жеста и понял — что-то не так. С некоторым сомнением он обернулся к своему приятелю:

— Привет, Зеф. Теперь ты потерял мои ключи?

— Боюсь, у нас проблема, мистер Уэйд.

Слова эти и особенно выражение лица Зефа окончательно встревожили Рассела.

— В чем дело?

Зеф смутился, но тем не менее посмотрел ему прямо в глаза:

— Сегодня приходили представитель «Филмор инкорпорейтед» и адвокат с письмом от управляющего фирмы в мой адрес. И с письмом для вас.

— И что там?

— Ваше письмо я не вскрывал по очевидным причинам. Можете получить его со всей остальной почтой.

— А другое?

— В письме, адресованном мне, говорится, что квартира в этом здании, принадлежащая обществу, с настоящего момента больше не находится в вашем распоряжении. Поэтому я не могу дать вам ключи.

— А мои вещи?

Зеф пожал плечами, как бы говоря: не стреляйте в меня, я только пианист. Рассел рассмеялся. Все это смахивало на какую-нибудь голливудскую комедию, однако же происходило в действительности.

— Человек, которому поручено заняться этой проблемой, поднялся в квартиру и сложил ваши личные вещи в два чемодана. Они вон там, в кладовой.

Зеф и в самом деле выглядел очень огорченным, и Рассел, зная его отношение к себе, не сомневался в его искренности. Тем временем консьерж сходил за почтой и положил ее на мраморную стойку. Рассел увидел желтый конверт, надписанный его собственным почерком, и другой — со штемпелем «Филмор инкорпорейтед» вместо марок. Открыв его и развернув лист, сразу узнал почерк своего отца.

Рассел, любая, даже самая прочная веревка, если натянуть ее до предела, рвется. Моя порвалась уже давно. Только доброта твоей матери удерживала концы этой веревки вместе, пока она давала тебе без моего ведома деньги и квартиру, где ты жил до сегодняшнего дня. После твоего последнего подвига, думаю, ее силы тоже исчерпаны. Она оказалась перед выбором: сохранить отношения либо с человеком, который женился на ней несколько десятилетий назад и за все это время дал ей тысячу доказательств своей любви, либо с неисправимым сыном, который только и делал, что ставил свою семью в весьма затруднительное положение.