Бернар Миньер - Лед

— Нет, что вы, я вас слушаю… Я…

— Вы не слушаете, что я вам говорю.

— Но почему? Я… — Вдруг она поняла. — Что вы имели в виду, когда сказали, что насилие не только среди пациентов?

— Ага, значит, слышите, когда хотите. — Тонкая, жестокая улыбка расплылась по лицу Юлиана.

— Что значат эти слова? Вы о ком? О сумасшедших? О бедолагах? О преступниках? Об убийцах? Или о ком-то из персонала, а?

— Слушайте, мне просто нравится с вами беседовать.

— О чем вы говорите, Юлиан? О ком?

— Что вам известно, Диана? Что вы такое обнаружили?

— Если я скажу, кто даст мне гарантию, что вы не проболтаетесь?

Он разразился неприятным, грубым смехом и заявил:

— Да бросьте вы, Диана! У нас получается какой-то пустой киношный диалог! Вы что себе думаете? Неужто мне все это действительно интересно? Посмотрите на меня. Я никогда отсюда не выйду. По мне — хоть землетрясение, мне от этого ни жарко, ни холодно. Разве что эти стены разлетятся к чертовой матери.

— Вашу ДНК обнаружили на месте убийства лошади. Вы об этом знали?

Он долго на нее смотрел, потом спросил:

— А вы откуда знаете?

— Неважно. Итак, вам это известно или нет?

— Я знаю, что вы ищете. — На лице Гиртмана появилось что-то вроде оскала, а может, и улыбки. — Но здесь вы этого не найдете. Вот вам ответ на ваш вопрос: Я ЗНАЮ ВСЕ, ДИАНА. Все, что происходит в институте и за его пределами. Можете быть уверены: я никому не расскажу о вашем визите, а вот насчет М. Монда не поручусь. Он не так свободен в своих проявлениях, как я. В этом и состоит парадокс. Теперь уходите. Через четверть часа здесь будет старшая сестра. Уходите! Бегите из этого места, Диана. Здесь вы в опасности.

Эсперандье сидел в своем кабинете и размышлял. После звонка Марисы ему пришла одна мысль. Он все думал о сумме, названной в то утро по телефону: сто тридцать пять тысяч долларов. Чему она может соответствовать? На первый взгляд эти деньги не имели никакого отношения к расследованию. На первый взгляд… Потом появилась эта мысль.

Настолько нелепая, что поначалу он ее сразу отмел.

Но она прочно угнездилась в мозгу и настойчиво о себе напоминала. Так что ему стоило ее проверить. В одиннадцать часов он решился и стал искать информацию в компьютере, потом снял телефонную трубку. Первый человек, которого Эсперандье услышал на другом конце провода, дал весьма уклончивый ответ. Такие вещи не обсуждают по телефону, даже со следователями. Когда же он назвал цифру сто тридцать пять тысяч долларов, ему ответили, что сумма близка к практикуемым тарифам.

Эсперандье почувствовал, что волнение его бесконечно возросло.

За полчаса он сделал с полдюжины звонков. Первые не дали ничего. Ответ был один и тот же: нет, применительно к указанной дате ничего подобного не было. Идея вновь показалась ему смешной. Сто тридцать пять тысяч долларов могли относиться к чему угодно. Потом Венсан набрал последний номер и вдруг — бинго, есть! Он выслушал ответ со смешанным чувством. Ему не верилось, но в то же время в нем росло чувство, что охота будет удачной. Неужели угадал? Не может быть! Голосок внутри твердил, чтобы он не особенно-то обольщался. Все могло оказаться простым совпадением, но Эсперандье не верил в это. Именно в указанный день случайностей быть не могло. Несколькими телефонными звонками он заставил следствие сделать невероятный скачок вперед.

Эсперандье посмотрел на часы: 16.50. Он хотел сразу сказать Мартену, но потом передумал. Надо сначала окончательно удостовериться. Венсан схватил телефон и лихорадочно набрал еще один номер. На этот раз он взял след.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не так уж плохо.

Циглер пристально посмотрела на Серваса. Вид у нее был такой же взволнованный и потрясенный, как и у него. По палате сновали медсестры. Осмотрев Серваса, врач велел сделать ему несколько снимков. Потом его вкатили в палату на каталке, хотя он мог с успехом дойти и сам. Ксавье ждал в коридоре на стуле, пока Циглер брала у него показания. У входа в палату стоял жандарм. Вдруг дверь распахнулась.

— Черт побери, что тут происходит? — прозвучал командный голос Кати д’Юмьер, которая быстрым шагом вошла в палату и приблизилась к койке.

Сервас постарался изложить все как можно короче.

— Вы не разглядели его лица?

— Нет.

— Уверены?

— Я могу только сказать, что он здоровяк, который неплохо умеет вывести человека из строя.

— Так больше продолжаться не может. — Кати д’Юмьер посмотрела на него долгим, мрачным взглядом, потом повернулась к Циглер и приказала: — Приостановите все дела не первостепенной важности и предоставьте мне для этого расследования всех освободившихся сотрудников. Что там у нас по Шаперону?

— Его бывшая жена утверждает, что понятия не имеет, где он, — ответила Ирен.

Сервас вспомнил, что она ездила в Бордо, чтобы встретиться там с бывшей мадам Шаперон.

— Как она выглядит? — спросил он.

— Типичная городская фифа, загоревшая в солярии и накрашенная сверх меры.

— Ты ее спрашивала о бывшем муже? — не удержавшись от улыбки, поинтересовался Сервас.

— Да. Вот что интересно. Едва я коснулась этой темы, как она закрылась как устрица и пошла сыпать банальностями. Ах альпинизм, ах политика, ах друзья, которые полностью завладели ее мужем… Развелись они по обоюдному согласию, их жизненные пути разошлись, и дальше в том же духе. Но я чувствовала, что главное она обходит молчанием.

Сервас вдруг вспомнил дом Шаперона. У них с женой были разные комнаты, как и у Гриммов. Почему? Может, жены раскрыли их страшную тайну? Сервас был уверен: так или иначе, а что-то случилось. Скорее всего, жены просто что-то подозревали, причем их сомнения касались только малой части истины. Однако презрение вдовы Гримм к мужу, ее попытка самоубийства и то, что бывшая мадам Шаперон отказывалась разговаривать о своей частной жизни, говорили о том, что обе женщины знали о глубокой извращенности и гнусности своих супругов. Но вряд ли они догадывались, до каких преступлений те докатились.

— Ты рассказала ей о том, что мы нашли в доме?

— Нет.

— Расскажи. Нельзя терять ни минуты. Позвони ей и скажи, что если она что-нибудь скрывает и мы найдем ее мужа мертвым, она будет первой в списке подозреваемых.

— Хорошо. Но я нашла еще кое-что интересное.

Сервас насторожился.

— В молодости старшая медицинская сестра института Элизабет Ферней не ладила с законом. Незаконная деятельность, правонарушения и даже преступления. Кража скутеров, нападение на полицейского, наркотики, драки, ранения, рэкет… Ее в свое время неоднократно вызывали в исправительный суд.

— И несмотря на все это, ее приняли в институт?

— Это было очень давно. Она добилась положения, получила образование. До того как Варнье, предшественник Ксавье, взял ее под крыло, она поработала во многих психиатрических клиниках. Каждый имеет право на свой шанс.