Эрик Ластбадер - Мико

— Жюстин, — сказал он спокойно, — все идет хорошо, и так же хорошо будет идти дальше. Как только я вернусь, мы поженимся. Ничто этому не помешает. — Жюстин молчала. Он старался не думать об убийстве Кагами. — Жюстин...

— Я все слышала. — Она говорила так тихо, что трудно было различить слова.

— Я люблю тебя, — сказал Николас и положил трубку. Что еще сказать? Он не знал. Жюстин непредсказуема. Ему чужды ее завихрения, ночные страхи, ему трудно понять ее власть над ним, потому что он совсем другой.

— Ник, что, черт побери, здесь происходит? — Бледный Томкин стоял в коридоре, прислонившись к двери, ведущей в ванную комнату. — Я приехал в Токио заниматься исключительно бизнесом, а нас тут втягивают в какое-то странное ритуальное убийство. Если бы я хотел поглазеть на это, я поехал бы в Южную Калифорнию.

В ответ на неудачную шутку Томкина Николас слабо улыбнулся и сел на угол огромной кровати. Они вернулись в “Окуру” поздно вечером, и никто из них не ел с завтрака, состоявшего из чашки чая и тостов, причем Томкина тут же вырвало.

— Давай сначала поедим, — предложил Николас. — А поговорить можно потом.

— Черта с два, — возразил Томкин и, пошатываясь, вошел в спальню. — Мне кажется, ты знаешь больше об этом... как ты его назвал?

— У-син.

— Ну да. Ты же эксперт. Вот и объясни мне.

Николас провел пальцами по волосам.

— По традиции, существует пять наказаний, назначаемых в зависимости от тяжести преступления. Каждое последующее наказание суровее, чем предыдущее.

— Ну и чем все это грозит “Сато петрокемиклз”?

— Я не знаю.

Некоторое время Томкин пристально смотрел на Николаса, затем медленно прошел к платяному шкафу и натянул потертые джинсы и голубую рубашку. Обувшись в черные мокасины ручной работы, он спросил:

— Ты, наверное, голоден как зверь?

Николас взглянул на него.

— А ты?

— Если честно, меня тошнит от одного только вида еды. У меня пониженная температура, и ничего удивительного в этом нет. Само пройдет. — Он помолчал. — Не смотри на меня так. Ты напоминаешь мне мою мать. Я в полном порядке.

Зазвонил телефон, и Томкин снял трубку. Какое-то время он с кем-то тихо разговаривал, затем положил трубку.

— Это Грэйдон. Спрашивал разрешения съездить в Мисаву к сыну. Мальчишка служит там на военной базе. Он военный летчик и будет впервые испытывать эти новые Ф-20, которые мы только что закупили. Я думаю, Грэйдон беспокоится, что это опасно.

— Он совершенно прав, — сказал Николас. — Эти сверхзвуковые реактивные машины разместили всего в трехстах семидесяти пяти милях от Тихоокеанского побережья Советского Союза и от Владивостока.

Томкин пожал плечами.

— Ну и что? Какой тут вред?

— Ф-20 могут нести ядерное оружие. Русские боятся их как огня. Отсюда и наращивание советских вооруженных сил на Курилах в вызывающих тревогу масштабах.

— На Курилах?

— На Курильских островах. Их там целая цепь, к северу от острова Хоккайдо. На нем в тысяча девятьсот семьдесят шестом году проводили Зимние Олимпийские игры. Фактически они соединяют юго-восток России и Японию, как ступеньки. Курилы были японской территорией, пока не были захвачены — и, как говорят японцы, незаконно — в тысяча девятьсот сорок пятом году. Естественно, они хотят их вернуть.

Николас поднялся с кровати.

— По последним сообщениям, на Курилах в настоящее время сосредоточено более сорока тысяч русских солдат и офицеров. Совсем недавно туда переброшена эскадрилья из двенадцати сверхзвуковых истребителей-бомбардировщиков МиГ-21, которые заменят устаревшие МиГ-17, уступающие по своим техническим данным Ф-20. У них воздушная база на Эторуфу или, как они его называют, Итурупе.

— О, ты неплохо осведомлен в политике.

— Все, что касается Японии, Томкин, — спокойно возразил Николас, — касается и меня. Ситуация серьезная, и у Грэйдона есть все основания для тревоги. Надеюсь, ты разрешил ему уехать на уик-энд: у нас в программе на завтра только свадьба, а переговоры раньше понедельника не возобновятся.

— Он уже покупает себе билет, — улыбнулся Томкин. — Надеюсь, ты меня одобряешь?

— Если сын Грэйдона не вернется из этого полета, твоя совесть будет спокойна: ты разрешил Грэйдону повидаться с сыном.

На некоторое время воцарилось молчание. Затем снова зазвонил телефон, но никто из них не пошел к телефону. Аппарат замолчал, и крошечный красный огонек замигал на его корпусе.

— Я тебе рассказывал, — заговорил Томкин, — что мой папаша был еще тот сукин сын. Ты даже представить не можешь, как сильно я его ненавидел. — Он сложил ладони так, словно собрался молиться. — Но я и любил его. Ник. Несмотря на то что он делал со мной и моей матерью. Он был моим отцом... Ты понимаешь? — Вопрос Томкина был риторическим, и Николас промолчал.

Томкин вздохнул.

— Мне кажется, иногда я поступаю так же, как он, и я даже не мог себе представить, что то же самое случится со мной. Но время проходит и... — Он помолчал. — Время делает с людьми, что хочет. Жюстин, наверное, тебе рассказывала о Крисе. Он был последним ее любовником до того, как она тебя встретила. Самый мерзкий из всех, каких я знал. Но сексуальный, как черт. Он соблазнил ее, она уехала с ним в Сан-Франциско. Она тогда носила свою настоящую фамилию — Томкин. Каждый месяц получала от меня деньги. Приличную сумму. Он забирал ее. Она... — Он отвел глаза. Затем судорожно вздохнул. — Я чувствовал себя спокойнее, когда она забирала доллары. Я чувствовал себя не таким виноватым за то, что все эти годы терпел ее присутствие... Они только тем и занимались в Сан-Франциско, что трахались, как кролики. Кроме секса, в их отношениях ничего не было. А может, так казалось. Жюстин требовала все больше денег. В конце концов я нанял команду детективов, чтобы выяснить, что там у них происходит. А через две недели сел в самолет и прилетел в Сан-Франциско. Я представил своей любимой доченьке все улики, упаковал ее вещички и забрал домой в тот вечер, когда должен был вернуться Крис.

Казалось, Томкину стало тяжело дышать от нахлынувших на него эмоций.

— Он жил на мои деньги, дерьмо... — Глаза Томкина лихорадочно блестели. — Финансировал торговлю кокаином. Он сам его употреблял и, кроме того... он ей ежедневно изменял. — Томкин сделал выразительный жест. — И она возненавидела меня за то, что я вмешался. Чертовски забавно, правда? А этот подонок медленно убивал ее своими изменами, своей подлостью. Он бил ее и... — Комок застрял в горле Томкина. Он провел рукой по мокрым от пота волосам. — Но теперь, по крайней мере, у нее есть ты, Ники. А это самое главное.

Во время своего рассказа Томкин не сводил глаз с Николаса. Он был проницательным человеком с острым аналитическим умом. И его открытое неприятие чужих обычаев и отсутствие терпения никак ему не мешали.