Тэми Хоаг - Забыть всё

— И он спокойно разгуливает на свободе?

— Насколько я знаю.

— А фото Карли есть? — спросил Мендес.

— С собой — нет.

— Вы не знаете, он не пытался связаться с ней последнее время?

— Она бы нам рассказала.

— Может, она боялась.

На это Джейн было нечего ответить. Она не могла сказать наверняка.

— У нее есть машина?

— Да, «шеви нова», золотистого цвета, 1974 года. В ее папке есть номер.

— А где сейчас машина? — спросил Мендес.

— Не знаю. У дома нет.

— Значит, она могла просто куда-то уехать одна.

— Нет. Она не может просто так уехать.

— Ну, Джейн, посмотрим правде в глаза, — тихо сказал Диксон. — Сколько таких женщин возвращается к тем, кто над ними издевался?

— Наши женщины не возвращаются.

Диксон вскинул седую бровь.

— Ни одна?

Джейн Томас нахмурилась. Она знала лучше.

— Эта — нет. Она бы не вернулась. Она бы ни за что не бросила Петаль.

Мендес прекратил записывать.

— Петаль? Кто это?

— Собака Карли.

Его сердце екнуло, а потом забилось быстрее.

— Что за собака?

— Питбуль. А что?

Он повернулся к Диксону.

— Дети сказали, что на месте преступления была черно-белая собака. Возможно, питбуль.

— Боже мой, — прошептала Джейн Томас, оседая в кресло, стоявшее позади нее. Она прикрыла рот рукой, и ее зеленые глаза наполнились слезами. — Где она? — спросила она. Джейн не смотрела ни на Мендеса, ни на Диксона, она глядела в пол с таким выражением, словно от этого зависела ее жизнь. — Можно мне ее увидеть?

Диксон вздохнул.

— Мы собираемся отправить тело в Лос-Анджелес к окружному коронеру на вскрытие, но его еще не увезли. Может быть, лучше посмотреть на снимки с места преступления?

— Нет.

— Джейн!

— Я хочу увидеть ее. — Теперь она смотрела на Диксона так, что Мендесу стало интересно, какого рода отношения были между ними. — Мне нужно увидеть ее.

Диксон начал говорить что-то, но потом замолчал и посмотрел в окно. Тишина повисла в воздухе, как туман. Образ мертвой женщины всплыл в памяти Мендеса. Он хотел бы никогда не видеть ее, но это было его работой.

Наконец Диксон кивнул:

— Ладно. Но я предупреждаю тебя, Джейн, будет трудно.

— Тогда давай покончим с этим.

Все трое сели в седан, и Мендес отвез их в морг Оррисона. Никто ничего не говорил. Диксон сидел на заднем сиденье с Джейн Томас, но ни один из них не смотрел на другого, заметил Мендес, глядя на них в зеркальце заднего вида.

Служащий морга отвел их в обложенный желтой плиткой зал для бальзамирования, где на тележке в полиэтиленовом пакете лежала жертва убийства, ожидая отправки в город.

Диксон попросил его выйти, и он закрыл за собой дверь.

— Мы думаем, что она умерла незадолго до того, как мы нашли ее, — сказал Диксон. — Разложение хоть и минимальное, но есть.

Джейн Томас не сводила глаз с пластикового пакета.

— Показывай.

— Я хотел тебя подготовить…

— Черт, Кэл, показывай! — крикнула она. — Мне и так тяжело.

Диксон вскинул руки, будто обороняясь. Мендес расстегнул «молнию» и осторожно отвернул края пакета.

Джейн Томас прикрыла рот рукой. Бледность залила ее лицо.

— Это она? — спросил Диксон.

Она не ответила. Она стояла и смотрела на женщину, лежавшую в пакете, и молчала.

— Джейн? Это она? Это Карли Викерс?

— Нет, — наконец произнесла она еле слышно. — Нет. Это Лиза.

— Лиза?

— Лиза Уорвик, — сказала она и задрожала. — Она работала на меня.

— Эта женщина работала на вас? — спросил Мендес.

— Да.

— И одной из твоих клиенток не хватает.

Джейн не ответила. Она была в шоке, потом заплакала навзрыд. Кэл Диксон подошел ближе и положил руки ей на плечи, чтобы успокоить.

Мендес смотрел боссу в глаза.

— Три мертвы, одна пропала. Вы все еще считаете, что это не серийный убийца?

Диксон не стал медлить:

— Звони в Квонтико.

Ну и хорошо, подумал Мендес, потому что он уже позвонил.

Винс Леоне захлопнул дверь машины. Звук показался ему слишком громким. Он взглянул на небо. Оно было насыщенного синего цвета, до рези в глазах. Он надел солнечные очки «Рэйбанс» и глубоко вдохнул стылый осенний воздух. Голову вскружили запахи Виргинии: торф, лес, скошенная трава.

В академии было полно народу. Молодые агенты шли туда, мчались сюда. Ветераны вроде него бегали по корпусам.

Футбол на площадках, залитых бетоном, обрывки разговоров, звук газонокосилки, отдаленный грохот стрельбы — все это осаждало его слух. Зрение, слух, обоняние — казалось, все чувства обострились. Может, все это из-за потребности впитать как можно больше жизни, а может, во всем виновата пуля, застрявшая в его голове.

Он вошел в здание, направился к лифтам, нажал кнопку «вниз». В кабину вошли попутчики. Двое повернули головы и посмотрели на него, потом отвернулись. Лица были ему смутно знакомы, но имен он не помнил. Он не слишком хорошо их знал — и они его тоже, как он подозревал, хотя его память до сих пор не восстановилась полностью.

Он догадывался, чт о они о нем слышали. Он пришел на работу в Бюро в 1971 году, сделав блестящую карьеру в отделе по расследованию убийств полицейского управления Чикаго. Стал работать в отделе психологического анализа поведения в Квонтико осенью 1975 года, когда этот отдел стал известен несколькими яркими эпизодами. Он был частью того времени и вместе со своими коллегами стал легендой. Легендой — в сорок восемь лет. Неплохо.

Или, быть может, люди знали о нем — «А, это же тот парень, которому всадили пулю в голову, и он остался жив». Академия была маленьким сообществом, где все про всех знали, и как во всех маленьких сообществах, где все про всех знают, слухи тут распространялись быстро.

Лифт остановился, и большинство пассажиров вышли, направившись обедать или выпить кофе. Запах кофе, яиц и свиного жира ударил его в нос, словно кирпич, затем двери закрылись, и кабина продолжила свое медленное падение на двадцать футов вниз, к тому месту, которое агенты называли Национальным подвалом анализа насильственных преступлений.

Лабиринт офисов и конференц-залов во время Второй мировой войны был бомбоубежищем, укрытием для Гувера [13] Глава ФБР до 1972 года. и его друзей на случай ядерной угрозы. В Бюро решили, что будет уместно сослать отдел психологического анализа поведения и следственной поддержки в подвал без окон, в котором попахивало плесенью.

Замурованные в огромном склепе со своими делами — по расследованию самых отвратительных убийств и изнасилований, которые только происходили в стране, — агенты шутили (это был черный юмор, который помогал сохранить хоть какое-то здравомыслие), что живут и работают на глубине в десять раз большей, чем хоронят мертвецов.