Тэми Хоуг - Тонкая темная линия

«Любовь, страсть, желание, гнев, ненависть… Какие сильные чувства, обжигающие, словно кроваво-красные языки пламени, неумолимые, как не знающая жалости смерть.

Эмоции… Им лучше не поддаваться.

Любовь, страсть, желание, гнев, ненависть порождают насилие.

Они обступают меня со всех сторон, кружатся в стремительном хороводе, все ускоряя свой бег. Я не могу справиться с ними.

Любовь, страсть, желание, гнев, ненависть… Эти слова вспыхивают в моей голове всякий раз, когда мой нож вонзается в ее тело.

Ненависть, гнев, желание, страсть, любовь… Их разделяет только тонкая красная линия».

Ее тело лежало на полу. Тонкие руки раскинуты в стороны ладонями вверх. Смерть. Холодная, жестокая, странно близкая. В серебристом свете луны застывшие ручейки крови казались черными. Мольба о пощаде застыла на ее губах под леденящим дуновением смерти.

Жертвой убийцы стала Памела Бишон, тридцати семи лет, разведенная, мать девятилетней девочки. Ее обнаженное, выпотрошенное тело найми в пустом доме в Пони-Байу. Преступник прибил ее ладони гвоздями к полу, а ничего не видящие глаза Памелы смотрели сквозь прорези украшенной перьями карнавальной маски.

Все в зале встали при появлении судьи, достопочтенного Франклина Монохана. Он олицетворял собой правосудие. И ему было дано право решать.

Слева от прохода расположился Ричард Кадроу – защитник обвиняемого. Высокого роста, седой, сутулый, словно жажда правосудия сожгла все излишки плоти и принялась за мускулы. Но пристальный взгляд и сильный голос опровергали его кажущуюся уязвимость.

Крупный мужчина с аристократической внешностью, Смит Притчет, окружной прокурор, занимал обычное место справа. Во время процесса его золотые запонки пускали солнечных зайчиков, стоило ему протестующе воздеть руки.

Негодующие возгласы волной прокатились по залу суда, когда Монохан зачитал свой вердикт. Колечка с аметистом не было в списке вещей, которые предполагали обнаружить при обыске в доме обвиняемого. Следовательно, его нельзя приобщить к делу в качестве улики.

Взбудораженная публика устремилась из здания суда мимо массивных колонн в дорическом стиле, вниз по широким ступеням. В центре людского водоворота оказались ключевые фигуры только что завершившегося драматического процесса.

Смит Притчет мрачно смотрел на ожидающий его темно-синий «Линкольн» и отделывался короткими «без комментариев» от словно сошедших с ума журналистов. Ричард Кадроу же, напротив, был оживлен и словоохотлив.

Как только пресса окружила обвиняемого и его защитника, в голове Анни Бруссар вспыхнуло короткое слово: «Тревога». Как и другие помощники шерифа, она до последнего надеялась, что Кадроу не удастся сбросить со счетов такую улику, как кольцо с аметистом, принадлежавшее Памеле Бишон. Они все верили, что в этот день репортеры будут суетиться вокруг прокурора Смита Притчета.

Из рации раздался хриплый голос сержанта Хукера:

– Савой, Маллен, Прежан, Бруссар, отсекайте этих чертовых журналюг. Обеспечьте дистанцию между Кадроу, Ренаром и толпой, пока дело не кончилось потасовкой.

Анни стала пробираться сквозь поток людей, держа руку на дубинке и не сводя глаз с Маркуса Ренара. Он стоял рядом со своим адвокатом, и ему было явно не по себе от всеобщего внимания. Ничем не примечательный мужчина, спокойный, скромный, он работал архитектором в фирме «Боуэн и Бриггс». Не красавец, но и не урод. Начинающие редеть каштановые волосы были аккуратно причесаны, а карие глаза казались чересчур крупными на худощавом лице. Маркус Ренар ссутулился, съежился и выглядел бледной тенью своего защитника, который охотно отвечал на вопросы журналистов.

– Некоторые назовут решение судьи Монохана пародией на правосудие, – громко произнес Кадроу. – Но единственными, кто издевался над правосудием в этом зале, были представители шерифа. Их так называемое расследование стало настоящей травлей моего клиента. Два первых обыска в доме мистера Ренара не дали ничего, что могло бы связать его с убийством Памелы Бишон.

– Вы хотите сказать, что шериф и его помощники подтасовали улики? – поинтересовался один из репортеров.

– Мистер Ренар стал жертвой опрометчивых действий детектива Ника Фуркейда. Вам всем известна его репутация. Это настоящий фанатик. Детектив Фуркейд, как утверждают, нашел пресловутое кольцо в доме у моего подзащитного. Выводы делайте сами.

Прокладывая себе дорогу в группе журналистов, Анни увидела Фуркейда. Он стоял на несколько ступеней ниже адвоката, и камеры телеоператоров тут же поймали его в кадр. Лицо Ника Фуркейда превратилось в каменную маску, глаза прятались за зеркальными стеклами солнечных очков. Губы плотно сжимали сигарету. Об этом человеке ходили легенды. В управлении поговаривали, что он не совсем в своем уме.

Ник Фуркейд ничего не ответил на оскорбительные намеки Кадроу, и все-таки появилось ощущение, что воздух между ними наэлектризовался. Все напряженно ожидали развития событий. Фуркейд вынул сигарету, бросил ее и с силой выпустил дым из ноздрей. В следующую секунду он уже устремился к Ренару вверх по лестнице. Толстый сержант рванулся за ним, ухватил детектива за край рубашки, но ткань выскользнула у него из пальцев.

– Ты убил ее! Ты убил мою девочку! – Хантер Дэвидсон, отец Памелы Бишон, размахивая одной рукой, бежал вниз по ступеням к Маркусу Ренару. В другой руке он держал револьвер сорок пятого калибра.

Мощным плечом Фуркейд оттолкнул Ренара в сторону, схватил Дэвидсона за запястье и вывернул ему руку. Прозвучал выстрел, пуля ушла в небо, кто-то испуганно закричал. Анни налетела на Дэвидсона справа, слева его пытался скрутить Фуркейд. Колени Дэвидсона подогнулись, и все трое тяжело покатились вниз по каменной лестнице. У Анни Бруссар перехватило дыхание, когда она ударилась о бетонные ступени, а сверху на нее навалились все.0 тяжестью два здоровых мужика.

– Он убил ее! – зарыдал Дэвидсон. Его сильное тело обмякло. – Этот ублюдок разделал ее, как мясную тушу!

Анни с трудом выбралась из-под него. Ей было очень больно, но она подумала о том, что никакая физическая боль не может сравниться с тем, что пришлось пережить этому человеку. Анни осторожно ощупала пульсирующую шишку на затылке, потом взглянула на руку и увидела кровь.

– Возьми это, – негромко приказал Фуркейд, протягивая ей оружие Дэвидсона. Нахмурившись, он нагнулся над Дэвидсоном и положил ему руку на плечо. – Сожалею. Будь моя воля, я бы не стал вам мешать, – проворчал Фуркейд.