Роберт Ротенберг - Старая ратуша

Побарабанив пальцами по папке, Грин покачал головой:

— Нет. Это последние банковские отчеты. Нелегкие времена для вашего кафе.

Она встретилась с ним взглядом.

— Я говорила вам еще в первый раз. Это тяжелый бизнес.

— Каждый месяц вы получаете, так сказать, «финансовое вливание» в размере двух тысяч долларов. И это, похоже, помогает вам держаться на плаву.

Макгил покрутила в руке сигарету.

— У меня также есть отчет из банка вашего мужа. — Грин намеренно выбрал слово «муж». — На протяжении последнего года две тысячи долларов наличными снимались с его счета в начале каждого месяца. — Держа свою руку на закрытой папке, он посмотрел ей в глаза. — Как вы мне говорили, почта идет в Хэлибертон всего два дня. Когда расследуешь дело об убийстве, частенько пропускаешь то, что, казалось бы, очевидно. Для меня вчера все встало на свои места. Вы приехали в Торонто вечером накануне убийства Кэтрин Торн. Консьерж Рашид рассказал, что Кевин попросил его в воскресенье подложить под дверь подвала кирпич. Вы вошли, не замеченная никем, в том числе видеокамерами.

Макгил комкала носовой платок.

— Из-за того, что вы задержались, на ваш грузовичок, на крыше которого все еще лежал загородный снег, пришел парковочный талон, так?

Тишина в помещении будто стала осязаемой. Все смотрели на Макгил.

— В ту ночь я была в квартире 12А, детектив, — наконец сказала Макгил.

— И в то утро тоже, — добавил Грин. — Когда пришел мистер Сингх, вы находились за входной дверью.

Оба понимали, что подобно путешественникам, перевалившим за высокую горную гряду, они оказались теперь по «ту» сторону, на новой территории.

Фернандес взглянул на часы, потянув на себя ручку серой стальной двери кафе «Весталенч». Было 1:59 ночи. Стопки свежеотпечатанных газет пестрели заголовками: «„Листья“ выиграли Кубок», «Лорд Стэнли — наш», «„Нация листьев“ ликует». Большинство сидящих за стойкой посетителей были в сине-белых майках на манер хоккейной формы «Листьев». Возвышающийся за стойкой холодильник был обклеен бамперными наклейками «„Листья“, вперед!», а старенький кассовый аппарат был сплошь утыкан сине-белыми флажками. Даже картинка Матери Терезы над дверью была «украшена» командной символикой.

Кафе «Весталенч», открывшееся в 1955 году, считалось достопримечательностью Торонто. Поесть здесь можно было круглосуточно. Кроме того, здесь имелась еда навынос для арестантов расположенного неподалеку полицейского участка и скромные «бонусы» для полисменов, приходивших за коричневыми пакетами. Завсегдатаями кафе были проститутки, захаживавшие туда в перерывах между «службой», студенты-кофеманы и прочие традиционные персонажи ночной жизни города.

Фернандес много раз проезжал мимо этого заведения, но у него не возникало желания туда заглянуть. Однако минувшим вечером, когда он переходил улицу, с ним поравнялся горластый прокурор Фил Каттер.

— Фернандес, надо поговорить, — заявил Каттер, оглушая своим громогласным голосом.

Посмотрев налево, Фернандес заметил, что к ним приближается трамвай. Он ускорил шаг. Каттер не отставал.

— Вы знаете «Веста ленч»? Круглосуточную закусочную на углу Бэтхерст и Дюпон?

— Видел, — ответил Фернандес.

— Хорошо. Встретимся там ровно в два ночи, — сказал Каттер.

— Два ночи?

— Два ночи. Не опаздывайте.

— А в чем дело?

— Просто будьте там. «Веста ленч».

Развернувшись, Каттер исчез в толпе. Да, содержательный диалог был. Никакой переписки и телефонных звонков.

Фернандес окинул взглядом зал. Вдоль стены с окнами тянулся ряд купе с сиденьями в виде лавок с высокими спинками. Фил Каттер, Барб Гилд и шеф полиции Хэп Чарлтон сидели в самом дальнем. Рядом с Чарлтоном пустовало место, его Фернандес и занял, положив на стол ручку и тетрадь.

— Кофе? — предложил Чарлтон. Он был, как всегда, любезен. Перед собравшимися стояли кружки, и в воздухе витал кофейный аромат.

— Нет, благодарю, — ответил Фернандес.

— Наш уважаемый коллега не пьет водянистый канадский кофе, — заметил Каттер.

Хоть он и старался произнести это шепотом, его шепот походил на собачье рычание. Он теребил салфетку на столе.

«Вместо того чтобы расхаживать взад-вперед», — подумал Фернандес.

— А кофе действительно водянистый. — Чарлтон усмехнулся. — Не один десяток лет я его пил — ночные дежурства, «Веста ленч»… Это сейчас я уже избаловался всякими кофе-латте в управлении.

Фернандес вежливо улыбнулся Чарлтону. Все замолчали. «Вступительная часть» окончена.

— Итак. — Фернандес взял со стола авторучку и тетрадь. — О чем речь?

— Да положите вы свою ручку, Альберт, — вздохнул Каттер, продолжая теребить салфетку.

Посмотрев ему в глаза, Фернандес медленно отложил тетрадь с ручкой и окинул взглядом присутствующих, пытаясь определить, кто должен говорить.

— Брэйс хочет признать себя виновным. — К удивлению Фернандеса, это сказала Барб Гилд.

Едва заметно кивнув, Фернандес ждал продолжения. Однако все молчали. Вскоре стало понятно, что ожидание бесполезно.

«Значит, они решили, что это должно выглядеть именно так, — подумал Фернандес. — Они сообщают лишь то, что, на их взгляд, мне необходимо знать. Если мне нужно больше информации, я должен об этом попросить».

— В чем он хочет признать себя виновным? — спросил Фернандес.

— В первой, — ответила Гилд.

Фернандес почувствовал в животе спазм.

— Когда?

— Сегодня утром.

Он почувствовал, как у него начало крутить желудок.

— Кто вам сказал? — поинтересовался он у Гилд.

Ему могло прийти в голову лишь одно — те страницы, что Марисса обнаружила на ксероксе.

— Вам это обязательно надо знать? — Это уже голос Каттера. Ему впервые удалось говорить тихо, и он даже перестал теребить салфетку. Взглянул на Гилд, затем — на Чарлтона и стал очень медленно двигать салфетку.

— Надо ли мне? — переспросил Фернандес.

— Послушайте, — Каттер по-прежнему старался говорить как можно тише, — нужно, чтобы «признание» прошло без сучка без задоринки. Поняли?

— Что ж, я и не собираюсь мешать ему признаваться.

— Да, но Саммерс может.

— Саммерс? Зачем ему? — удивился Фернандес.

Каттер вновь окинул взглядом коллег.

— Могут возникнуть осложнения.

— Например? — уставился на него Фернандес. Последовала пауза. — Надо угадать?

— Например, адвокат Брэйса, — наконец вступил Чарлтон.

— Пэриш? — удивленно воскликнул Фернандес. — Она, разумеется, расстроится, потому что лезла из кожи вон и даже кое-чего добилась, поставив под сомнение первую степень. Но какие тут осложнения?

Он вновь окинул всех взглядом. Они словно застыли. Ему еще не доводилось видеть Каттера таким смирным.