Эндрю Клейвен - Час зверя

Зах перебрался в ванную. Перво-наперво он побрился, очень тщательно, стараясь не порезаться. Облачился в свои трусы и носки и натянул через бедра юбку Тиффани. Теперь свитер. Зах понимал, что надо торопиться, но никак не мог собраться с мыслями. В какой-то момент он просто остановился, тупо уставившись в пространство.

Волоски в раковине. Брызги от зубной пасты на голубом фаянсе. Весь этот вздор, мусор… О Господи! Встряхнулся. Открыл аптечку, посмотрел на себя в зеркало.

Тиффани почти не употребляла косметику. Да и зачем ей, с ее-то нежно-кремовой кожей. Однако в шкафчике нашлась помада и тени для век. Зах взял помаду, наклонился поближе к зеркалу и принялся расписывать свой рот ярко-красной краской.

«Быстрее!» — подстегивал он себя.

Новая задача всецело поглотила его. Аккуратно распределить слой помады. Сжать губы. Потереть их друг о друга, как обычно делает Тиффани. Зах снова вспомнил Тиффани. Еще один спор с Оливером. На этот раз на кладбище у церкви Святого Марка. Они стояли, потягивая сидр и рассматривая вросшие в землю надгробья. Оливер только что выступил с проповедью, подружки Тиффани из книжного магазина, Триш и Джойс, так и кипят от ярости. Убежденные феминистки, затянутые в тугую кожу. Встали чуть позади Тиффани, напирают с обеих сторон на ее худенькие плечики. Горящие глаза пожирают Олли. Зах стоит плечом к плечу с Оливером, притворяется, что ему все равно, главное, чтобы все были справедливы друг к другу.

Тиффани не злится, она просто огорчена. Скрестила руки на груди, топает ножкой, словно раскапризничавшийся ребенок.

— Право, Оливер! Ты нарочно…

— Конечно, — устало подтвердил Оливер. — Итак, о просвещеннейшая, коли нами не управляет биологическая необходимость, так что же нами правит, поведай? Мы внемлем шепоту наших бестелесных душ, а?

Триш и Джойс скалят зубы не хуже бультерьера. Оленьи глаза Тиффани широко распахнулись. Заху показалось, она вот-вот расплачется.

— Черт побери, Оливер, — бормочет она, — ты делаешь все, чтобы оттолкнуть друзей.

— Может, хватит, — вмешался наконец Зах, не слишком-то рассчитывая на успех. Коснулся рукой локтя старшего брата, ненавидя себя за жалобные, скулящие интонации, которые сам различал в своем голосе. — Почему, ну почему вы оба всегда должны спорить?!

Зах закончил с косметикой. Оторвался от зеркала. Приподнялся на цыпочки, стараясь оглядеть себя с ног до головы. Просторный свитер полностью скрывает очертания тела. Юбка до пят, белые носочки. Полицейский не рассчитывает, что Зах может появиться изнутри. Должно сработать. Должно.

И все же, когда Зах вышел на площадку, прикрыв за собой дверь, когда он глянул вниз, на лестничный пролет, страх полностью парализовал его волю. Он чувствовал возбуждение и в то же время какую-то расслабленность, вялость. Нужно бежать, бежать, а он готов плюхнуться на пол прямо на лестничной площадке и разреветься. «Ну будет, Иисусе! Пожалуйста! — взмолился он. — Прости, что я принял ночью наркотики».

Он глубоко вздохнул и медленно начал спускаться по ступенькам.

Еще дома он успел соорудить себе нечто вроде головной повязки. Ситцевая узорчатая косынка Тиффани. Зах покрыл ею голову, лоб, спрятал коротко подстриженные волосы. В руке покачивалась красная сумка, полускрытая длинным осенним плащом. Захари старался вообразить, как бы женщина несла эту поклажу, как она должна держать руки. Тренировался, пока спускался вниз. Слегка согнул руки в локтях. Аккуратно ставил ноги, чтобы юбка кокетливо развевалась. «Пожалуйста, пожалуйста, Иисусе, ну, что тебе стоит».

К тому времени, когда Зах добрался до нижнего этажа, он весь обратился в молитву. «Пожалуйста, прости, пожалуйста, прости, пожалуйста, прости, прости, прости, прости». Того и гляди выдаст себя от страха. К тому же в брюхе все сильнее урчало, все кишки пришли в движение, вот-вот хлынет понос. Зах понимал: если он сейчас повернет, если вернется домой, в ванную, ему уже не выйти оттуда. Еще одно последействие наркотика — все твое дерьмо превращается в жидкую грязь. Даже если люди Муллигена опоздают на час, они успеют застать его дома, он будет цепляться за край унитаза, за ускользающую от него жизнь. Надо как-то стиснуть, сдавить кишки, продержаться, пока не доберется до Олли.

Зах распахнул дверь. Вышел на улицу. Вот он торчит, полицейский с лицом из непропеченного теста, облокотился на дежурную машину. Как раз выбросил очередной жеваный окурок в канаву. Поднял голову. Мерзкая квадратная рожа. Пластмассовые пуговицы вместо глаз. Уставился прямо на Заха. Зах, оцепенев от ужаса, остался стоять на месте, словно последний придурок. Встретил взгляд полицейского.

Рот копа растянулся в ленивой усмешке.

«Он вычислил меня! — беззвучно вскрикнул Зах. — Иисус, Иисус, я раскаиваюсь, пожалей меня!»

И тут легким небрежным движением полицейский коснулся лба одним пальцем, приветствуя Заха. Зах сразу же догадался: коп затеял маленький флирт! Быстро все просчитав, он застенчиво опустил глаза, смущенно улыбнулся. Ухмылка на лице дежурного полисмена сделалась еще шире. Он выпрямился, прислонившись спиной к машине, мужественно распрямил плечи, обтянутые клетчатой курткой.

Зах затаил дыхание. Он ведь знал: все получится. Страх сменился возбуждением, в паху горячо защипало.

«Господи, вот дерьмо! Сейчас начнется эрекция. Все пропало».

Изысканно семеня ножками, он прошел последние ступеньки. Сердце молотом било в груди Заха. Полицейский приклеился взглядом к его ногам, жадно следя за каждым движением дамы.

Напоследок Зах бросил ему призывный взгляд и пошел себе, по-девичьи бездумно раскачивая на руке красную сумку, шурша спасительно длинной юбкой Тиффани.

Нэнси открыла глаза. Медленно, внимательно огляделась по сторонам и начала плакать в голос.

Она ничего не могла поделать с собой. Просто дала себе волю. Рыдала и вопила, словно была одна в целом мире. Раззявила рот, плотно закрыла глаза. Откинулась, ушла головой в тощий матрас. Тело сотрясалось от рыданий.

«Господи, Господи, неужели это я? Неужели это и есть я?»

Сопела, с трудом втягивая воздух, задыхаясь от рыданий.

Ее привязали к койке посреди узкой комнаты. Нога прикрыли грубоватым серым одеялом. Куртку сняли, рукава кремовой блузки закатали, обнажив руки. Над головой висит капельница, прозрачная трубка тянется сверху к крючку возле локтя Нэнси. В вену воткнута игла. Полоска лейкопластыря удерживает иглу в руке.

Застонав, Нэнси вновь открыла глаза. Сквозь слезы уставилась на белые плиты потолка в расплывчатом флюоресцентном свете. Грудь вздымалась от всхлипываний, упираясь в ремень, прижимавший ее тело к кровати. Слезы не унимались.