Коди Макфейден - Человек из тени

— Это хорошо, Лео. Ты молодец. Продолжай интенсивно работать.

— Обязательно.

Я верю ему. Я слышу задор в его голосе и сомневаюсь, что он сегодня отправится спать. Он почуял кровь, а это опьяняет охотника, не позволяет ему остановиться.

Я отправляюсь в постель к уже спящей Бонни.

Я вижу сон. Странный, не связанный с другими. Сон — реальное воспоминание.

— Душа как алмаз…

Так однажды в приступе гнева сказал мне Мэтт. Я занималась делом, которое заполняло все мое время в течение трех или четырех месяцев. Я почти не виделась с Мэттом и Алексой. Первые три месяца он терпел, помогал, ничего не говорил. Но однажды ночью я, вернувшись домой, застала его сидящим в темноте.

— Так дальше не может продолжаться, — сказал он.

Я расслышала злость в его голосе и онемела. Мне-то казалось, что все в порядке. Но с Мэттом всегда было так. Он стоически выдерживал то, что его беспокоило, но в конце концов взрывался. Когда такое случалось, я терялась, потому что переход от намеков на шторм к настоящему урагану был стремительным.

— О чем ты говоришь?

Его голос задрожал от гнева.

— О чем я говорю? Господи, Смоуки! Я говорю о том, что тебя никогда не бывает дома. Ладно, один месяц. Пусть два — плохо, но можно вытерпеть. Но три месяца — это никуда не годится, черт побери. Я сыт по горло! Тебя никогда нет, а если ты здесь, то не общаешься ни со мной, ни с Алексой, ты раздражена, ты огрызаешься. Вот о чем я говорю.

Мне всегда трудно было справиться с прямым нападением. Я приписывала это ирландской лени, хотя, по правде, моя мать была эталоном терпения. Нет, это моя собственная черта. Загоните меня в угол, и все понятия о правильном и неправильном вылетят у меня из головы. У меня появится лишь одна цель — выбраться из этого угла, и ради этого я не побрезгую грязными приемами. У Мэтта был свой недостаток: он накапливал гнев. И это плохо сочеталось с моим недостатком: нападать без раздумья или мысли о последствиях, если прижать меня к стене. Это несоответствие было одним из недостатков нашего брака. Я до сих пор тоскую по нему.

Мэтт загнал меня в тупик, и я ответила так, как делала всегда, когда не видела выхода: я нанесла удар много ниже пояса.

— Полагаю, я должна сказать родителям этих маленьких девочек, что у меня нет времени ловить парня, который их убил, да? Вот что я тебе скажу, Мэтт. Я начну работать с девяти до пяти. Но я заставлю тебя смотреть на фотографии следующей убитой девочки и разговаривать с ее родителями.

Слова были холодными, жестокими и ужасно несправедливыми. «Но такова жестокость того, чем я занимаюсь», — подумала я, в бешенстве от того, что он этого не понимает. Если я буду сидеть дома с семьей, убийца сможет спокойно творить свое черное дело. Если я посвящу все свое время преследованию убийцы, я заброшу семью, обижу близких. Приходится постоянно балансировать, как бы тяжело ни приходилось. Мэтт густо покраснел и пробормотал:

— А пошла ты, Смоуки. — Он покачал головой. — У тебя душа как алмаз.

— Что ты хочешь этим сказать, черт побери? — возмутилась я.

Он скорчил гримасу.

— Я хочу сказать, что у тебя прекрасная душа, Смоуки. Прекрасная, как алмаз. И такая же твердая и холодная.

Эти слова были настолько обидными, что весь мой гнев улетучился. Мэтту жесткость была несвойственна. Она всегда была моей прерогативой, и почувствовать ее на своей шкуре было непривычно. И еще: где-то в глубине души шевелилось сомнение, страх, что, возможно — только возможно, — он прав. Я помню, таращилась тогда на него с отвисшей челюстью. Он тоже смотрел на меня, и на его лице проступали слабые признаки стыда.

— Пошло оно все, — сказал он и затопал по лестнице наверх, оставив меня в темной гостиной.

Разумеется, мы помирились. Пережили тот период. Для того и нужна любовь. Любовь — это не романтика и страсть. Это прежде всего умение прощать. Это когда вы принимаете абсолютно все в другом человеке, все хорошее и плохое, а этот человек все принимает в вас, и вы знаете, что хотите разделить с этим человеком свою жизнь. Знать худшее о другом человеке и все равно любить его всей душой. И знать, что этот человек разделяет ваши чувства.

Это ощущение безопасности и силы. И коль скоро вы этого добились, романтика и страсть не ослепляют. Ваше чувство неуязвимо и вечно.

Вечно в том смысле, что до вашей смерти.

Я не проснулась после этого сна с криком. Просто проснулась. Почувствовала слезы на щеках. Я дала им высохнуть, прислушиваясь к собственному дыханию. Затем снова заснула.

— Ты так и не был дома, верно? — спрашиваю я у Лео.

Он смотрит на меня красными глазами и что-то бормочет.

— Сам виноват. Слушайте, — обращаюсь я к присутствующим. — Келли и Алан будут со мной на парковочной стоянке. Лео и Джеймс, я хочу, чтобы вы продолжали делать то, что делали.

В ответ они кивают.

— Пошли.

Сапер показывает свою бляху. Его зовут Регги Гантц. Ему под тридцать. У него скучающий вид и твердый взгляд.

— Специальный агент Барретт. Покажите, чем располагаете.

Он ведет меня к армейскому фургону и открывает его. Вынимает оттуда лэптоп и нечто похожее на большую кинокамеру.

— Это главное. Портативная цифровая рентгеновская установка. Передает изображение содержимого пакета на экран лэптопа. Поскольку вы сказали, что пакет наверняка перешлют через третье лицо, мы не стали беспокоиться насчет возможности приведения бомбы в действие движением. Он ведь не захочет, чтобы она взорвалась по дороге сюда.

— Разумно.

— Значит, сначала рентген. Затем я воспользуюсь «нюхальщиком». Я потру пакет хлопчатобумажной ветошью. Затем «нюхальщик» с помощью спектрометрии определит, есть ли там следы элементов. В результате мы будем практически уверены, есть там бомба или нет.

Я одобрительно киваю.

— Мы не знаем, когда именно доставят посылку, так что устраивайтесь поудобнее и ждите.

Он прикладывает пальцы к фуражке в салюте и молча возвращается к своему фургону. Мистер Лаконичность.

Я в уме повторяю наш план. Водитель приедет, чтобы доставить пакет. Мы его задерживаем, чтобы снять отпечатки пальцев. Пакет будет осмотрен Регги, и когда он даст добро, мы с Аланом быстро отвезем пакет в криминалистическую лабораторию. Они поищут отпечатки и с помощью пылесоса соберут все возможные улики. Пакет сфотографируют. Только после этого его содержимое передадут нам.

Эта приверженность к определенной процедуре одновременно наше достоинство и недостаток. На обработку того, что у преступника занимает минуты или часы, у нас порой уходят дни. Мы всегда медленнее. Но мы обязательно находим все, что оставляет преступник. Наша способность интерпретировать даже самые мелкие улики по-настоящему пугает. Скоро преступникам придется работать в космических скафандрах, чтобы не оставлять никаких следов. Но даже и в этом случае мы сможем догадаться, что преступник носил скафандр.