Андрей Курков - Приятель покойника (сборник)

Двери на улицу были закрыты. В этой тишине и сам я старался даже тише дышать.

Вдруг раскрылась дверь – я вжался в стену – и в кафе заглянул мордатый мужик в грязной бежевой куртке и вязаной черной шапочке на голове.

– Валя! – крикнул он.

«Кофейница» выплыла из подсобки.

– Тебе водку завозить сегодня?

– Нет, еще есть. Привези ящик «Амаретто».

Мужик кивнул и вышел.

«Кофейница» проверила кофеварку.

– Тебе двойную? – спросила меня.

– Да.

– А приятелю твоему?

Я пожал плечами.

– Придет, тогда уже…

Я взял со стойки свой кофе.

Тишина раздражала. Я чувствовал себя напряженно, и это напряжение сковывало мои мускулы, мои руки, мое лицо, словно они были обморожены.

Над чашкой поднимался пар.

Чего-то не хватало здесь. Отсутствовало то, чего я не любил, но к чему привык, потому что это нечто было составной частью кафе, как водород – необходимой составной частью воды. Наконец я понял, что это.

– Валя! – позвал я «кофейницу» первый раз по имени.

Странно, что на протяжении стольких лет она была для меня безымянной!

– Валя! Поставь музыку!

– Шуфутинского? – спросила она совсем по-домашнему.

– А что еще есть?

Она наклонилась к магнитофону. Я услышал, как она взяла в руки несколько кассет.

– Аллегрова, – читала она, не поднимаясь над стойкой. – Алена Апина, Киркоров, братья Гадюкины…

Набор был очень патриотичным.

Я выбрал Апину. Мне нравились ее телевизионные веснушки.

– Только не очень громко, – попросил я.

– «Два кусочека колбаски…» – запела певица, и напряжение меня отпустило.

Я отпил глоток кофе. Полегчало.

Снова открылись двери кафе, но я уже не испытал того испуга, что в первый раз.

Вернулся Ваня. Сел напротив.

– Кофе будешь? – спросил я.

– нет. Пошли!

– Сейчас, допью.

Ваня терпеливо ждал. А я не хотел допивать кофе одним глотком.

Когда мы вышли из кафе, Ваня повел меня во двор соседнего дома. В этом заброшенном дворе лежал остов «жигулей», за ним был мусорник, а дальше, за мусорником, стоял выселенный трехэтажный дом, видно, уже не надеявшийся на капремонт. Одни лишь внешние стены и кучи осыпавшихся перегородок, балок и кирпичей внутри.

Тут Ваня остановился.

– Слушай, – сказал он. – Мы будем теперь каждый вечер с пяти и до закрытия в кафе. За разными столиками. Если он появится, ты выходишь и идешь как бы отлить. Сюда, в это место между мусорником и домом. Он выходит за тобой, я – за ним. Ясно?

Я кивнул.

– И еще. Сразу на месте полный расчет, чтобы я тебя уже не видел. Носи бабки с собой.

Эта идея, как, впрочем, и сам план, мне не нравилась, но было видно, что спорить с Ваней не имеет смысла. Теперь он командовал, и казалось, он знал, что надо делать, лучше меня.

– Когда начнем? – спросил я.

– Сегодня. Зачем растягивать. Лишний раз на электричке трястись! В пять вечера – в кафе.

Я поехал домой. Принял ванну и пообедал.

Прилег отдохнуть.

Лежал и думал о вечере. Об этой ловле «на живца». В самом этом выражении было явное неуважение к «живцу», то есть ко мне. Я был чем-то мелким, вроде «червячка», на которого хотели поймать крупную рыбу.

Время шло медленно.

В четыре я вышел из дому. Уже темнело.

Мое место в кафе оказалось занятым. Я взял свою обычную двойную половинку и уселся за ближний к стойке бара столик.

Краем глаза заметил Ваню. Он сидел у входа. Перед ним на столе стоял стакан и открытая бутылка пива.

«На работе не пью», – вспомнил я его утреннюю фразу.

Окинув взглядом первый зал, я понял, что Кости здесь нет.

После второй двойной половинки во рту загорчило. А до закрытия оставался еще час. Было нудно сидеть и ничего не делать. Я взял сто граммов «Кеглевича». Теперь сиделось легче. Мелкие глотки дынной водки мгновенно убили кофейную горечь во рту. Время потекло чуть быстрее.

Около семи «кофейница» стала выпроваживать посетителей.

Мы с Ваней оказались последними.

– Иди в сторону метро, – прошептал мне Ваня в дверях.

Я пошел. Вечерняя темнота окутывала улицу. Мои ботинки гулко стучали по асфальту, и как я ни старался, а тише идти не получалось.

Повернул налево и пошел вдоль белой стены Могилянской академии. Впереди, в пятидесяти метрах, лежала Контрактовая площадь, освещенная и фонарями, и плывущими огнями автомобильных фар.

Ваня догнал меня уже у входа в метро.

– Завтра в пять там же, – сказал он и нырнул в подземный переход.

Шел третий вечер ловли «на живца». «Живец» к этому времени подустал. Во рту горчило от одного вида кофе. Собственно, кофе я уже не пил – решил сделать перерыв, во время которого пил напитки покрепче. Так и ждать было легче, и какое-то расслабление наступало.

Автоматически я «фотографировал» каждого входящего в кафе. Пару раз попадались парни, по описанию похожие на Костю. Один раз я даже приготовился выйти во двор, но тот, кого я принял за Костю, взял у Вали бутылку водки и ушел во второй зал. Через полчаса его, совершенно бухого, уже выводили из кафе два тоже подвыпивших мужика пролетарского вида.

Без двадцати семь в кафе вошел еще один парень в кожанке. Он на мгновение остановился на пороге, осмотрелся и прошел к стойке.

В это время сидевшие напротив меня две женщины поднялись и вышли. Я занервничал, искоса глянул в другой угол кафе, где со своим пивом сидел Ваня. Он уловил мой взгляд и поиграл пальцами по столу.

Малинин допел свою песню, и кассета закончилась. В возникшей паузе с улицы донесся шум дождя.

«Только этого не хватало», – подумал я. Зонтика у меня с собой не было.

– Заканчивайте! – объявила «кофейница» перед тем, как поставить Шуфутинского.

Последний вошедший посетитель уселся напротив меня. Он опустил чашечку кофе на стол перед собой и, словно играясь, повернул ее за ручку вокруг своей оси. На его кожаной куртке не было капель. Видимо, дождь только-только начался.

Он вдруг пристально посмотрел на меня. Стало не по себе. У меня уже исчезли последние сомнения в том, что это был именно Костя.

– Который час? – спросил он меня.

– Без пяти семь.

Он кивнул и опустил свой взгляд на чашку.

Я почувствовал дрожь в ногах. Может, если бы он сидел за другим столиком, пусть даже за соседним, мне бы не было так страшно, но он, должно быть, специально уселся напротив.

Я вдруг подумал, что некоторые насекомые в момент опасности притворяются мертвыми. Я терял контроль над собой. Видимо, от страха наступало похожее «насекомое» состояние. С той лишь разницей, что меня оно не спасет.

А он снова смотрел на меня, и его губы едва шевелились.

О чем он сейчас думал? Или просто настраивался на предстоящую «работу»?

В какой-то момент я понял, что если сию минуту не встану, то после уже не смогу подняться из-за столика – приближалось состояние невменяемости.