Андрей Курков - Приятель покойника (сборник)

«Здесь русским духом пахнет», – вспомнилась строка из сказок, и Турусов поежился, словно налетел холодный ветер.

Они шли к началу улицы Клавдии и Павла, вдоль бесконечных обжитых вагончиков.

Спутник Турусова все славословил и славословил великую русскую семью, будто эти двое восстановили мир и процветание в какой-нибудь далекой туземной стране. Турусов слушал уже не так внимательно, как поначалу.

Впереди показался просвет – заканчивались вагончики, и начиналось поле перепаханного синезема.

– А вот и каплица! – Спутник потащил Турусова под руку к маленькой часовенке. Там висела фотографическая икона в старинном окладе, под ней горели свечи.

Подойдя ближе, Турусов протер очки, чтобы получше рассмотреть святую, и тут его прошиб пот: с фотографической иконы на него глядело действительно добродушное, светящееся смиренностью лицо Клавдии Николаевны – старушки, ехавшей с ними в гостиницу «Факел» к сыну Павлу, профессиональному деньгодобытчику.

Турусов оторопело уставился на икону, а перед глазами пробегали воспоминания о том, как они втроем – Турусов, старушка и Радецкий – ели свежесваренную кашу в своем родном вагоне, а рядом, в противоположном от служебного купе углу, стоял сопровождаемый груз, которого теперь лишились и Турусов, и Радецкий.

– …она приедет скоро, – договорил спутник.

– Кто? – снова вернулся в действительность Турусов.

– Клавдия, – взволнованно произнес лысоватый.

– И что будет?

– Крестный ход вдоль улиц Кенгаракса во главе с живой Клавдией. Потом она посетит каждый дом-вагончик и выслушает просьбы и трудности каждого нашего жителя, чтобы потом выполнить все пожелания и сделать нашу жизнь еще краше…

– Так вы тоже здесь живете? – кивнул, задумавшись, Турусов.

– Конечно. Я Клавдию знал еще тогда, когда ни одного Кенгаракса не было. Я здесь вроде мэра-любителя. Пока нет Клавдии, я тоже собираю просьбы и пожелания, записываю их аккуратно и потом отдаю нашей заступнице. А она-то уж…

– У вас есть история? – внезапно перебил его Турусов.

– А зачем она нам? Мы сегодняшний хлеб сегодня едим. А история, она для тех, кто вчерашним живет…

Со стороны поля подул ветер, и сразу почувствовался немного горьковатый запах земли. Ветер освежил Турусова. Он отошел от каплицы, стал на краю поля и увидел далеко-далеко на горизонте дома и деревья.

– Что там? – спросил он у спутника.

– Рига, – холодно ответил тот.

– Спасибо, – механически произнес Турусов и, утопая в синеземе, проваливаясь по колено в похотливо-болотное месиво, пошел через поле, к домам и деревьям.

– Стойте! Куда вы! – кричал в спину случайный спутник. – Не приносите себя в жертву! Вы не перейдете этого поля!

«Ну это мы еще посмотрим! – упрямо подумал Турусов. – Мы еще не одно поле перейдем!»

Каждый шаг давался с трудом. Казалось, что стоит остановиться, присесть или прилечь на синезем – и уже никогда не встанет Турусов, чтобы идти дальше: отберет его земля от других досрочно и прорастет сквозь него семя, и сам он пустит корни, самые длинные из которых достигнут неба и нефти. И объединит он корнями своими всю землю, себя же при этом потеряв…

Жирная земля, отливавшая синевой, громко чавкала, все глубже и глубже заглатывая ноги Турусова и вовсю стараясь «укоренить» его, не дать ему сделать следующий шаг.

Приближалась Рига. А сил уже не было, и Турусов то и дело падал вперед, выставляя ладони, которые уже сделались черными от враждебной черно-синей земли.

Из поля он выбрался на четвереньках разбитым и обессиленным, словно во время шторма волна на берег выкинула.

Выбрался, прилег на траву и тотчас заснул.

Как раз всходила луна.

В шесть утра по кромке поля твердой уверенной поступью шел мужчина в темном костюме с красной повязкой дружинника на рукаве. Шел, напевая себе под нос «Катюшу» и с опаской поглядывая на раскинувшееся поле перепаханного синезема, которое он охранял.

Сон его не донимал, мысли тоже не донимали. Самочувствие было отменное, и аппетит нарастал с каждым шагом, хотя до смены и завтрака было еще долго.

Увидев лежащего на земле мужчину, дружинник прибавил шагу. То, что лежащий был жив, подтверждало легкое покашливание сквозь сон, наверно, от сырой ночной земли. В принципе дружинника не интересовало – был ли он пьян или же избит. Первым, на что обратил внимание дружинник, были следы незнакомца, оставшиеся глубокими бороздами в синеземе.

– Дармоед! – злобно прорычал дружинник, рассматривая удаляющуюся в другой конец поля пунктирную линию следов.

Он поддел носком ботинка плечо Турусова и попробовал развернуть его на спину.

Турусов вяло приподнял голову и с трудом привстал.

– Ползи откуда приполз! – внятно, на чистом русском языке произнес мужчина с красной повязкой.

– Что вы говорите? – Турусов протер опухшие глаза.

– Еще и русский! – сплюнул дружинник. – Давай отваливай на свой край поля, кенгараксовец вшивый!

– Я не кенгараксовец… – Турусов поднялся на ноги и сразу почувствовал легкое головокружение.

– А кто же ты такой? И как там оказался? – Мужчина строго, с осуждением смотрел на незнакомца.

– Случайно. Мой вагон туда отогнали… Вот и очутился…

– Врешь! – раздраженно бросил дружинник. – Мы еще десять лет тому все рельсы вокруг Кенгаракса поснимали! Сам участвовал! Так что никаких новых вагонов там быть не может!

– А вы пойдите и посмотрите! – Турусов нагнулся и стал отдирать от брюк подсохшие комки земли.

– Делать мне больше нечего! – буркнул дружинник. – Хватит того, что целую ночь здесь отдежурил, а через два часа уже на работу, производственные задачи решать.

– А зачем здесь по ночам дежурить?

– Если страна слишком гуманна, то кому, как не нам, наводить в ней порядок. Здесь ночь не покараулишь – наутро обязательно несколько наших детей в Кенгараксе окажется! А если уж туда попали, то считай, что обществу их не вернешь! Да и кенгараксовцев нам здесь тоже не надо. Пусть живут у себя на островке-лепрозории, раз милиция не хочет ими заниматься!

– Чего это милиция должна ими заниматься? – удивился Турусов.

– Как чего? На наших глазах происходит повальное нарушение уголовного кодекса: сотни людей живут без прописки, а следовательно, и без работы, живут на неизвестно какие доходы, не принося обществу никакой пользы. И вообще, все это похоже на проявление национализма, что, в принципе, в этих краях не такая уж и редкость.

– Я с вами пройдусь немного. – Турусов выпрямился и осмотрел помятые и грязные брюки.

– Валяйте, я – гуманист.

Они медленно шли по кромке. Дружинник у самой границы с полем, Турусов рядом. Дружинник зорко всматривался в далекие очертания Кенгаракса, держа руки за спиной. Турусов тоже поглядывал туда, но совсем другим взглядом. Он пытался понять, почему возник этот Кенгаракс – ведь не из одной прихоти решившей стать святой Клавдии Николаевны, матери Павла. Если бы не было этих людей, то и места не возникло бы. Расспрашивать дружинника не хотелось. Голос его был неприятен Турусову, да и сразу чувствовалось: в каждом слове сквозило его отношение к этому месту и его обитателям.