Лоран Ботти - Проклятый город. Однажды случится ужасное...

Они пригласили меня на свадьбу. Но я не приехал. Лавилль-Сен-Жур уже казался мне таким далеким… Я начал писать свой первый роман, окунулся в лихорадку парижской жизни — все это казалось мне гораздо интереснее, чем возвращение в туман…

И с тех пор мы не встречались — до совсем недавнего времени, когда я встретил Антуана, несколько недель назад…

Молчание.

Одри чувствовала, что эта история слово начертана пунктирными штрихами: в ней было множество пробелов. Почему он так долго не приезжал в Лавилль? Почему ни единым словом не обмолвился о своем детстве? И об «опасных играх»? Что это было — сексуальные эксперименты с оттенком извращения? Игры молодой девушки, очень красивой, очень богатой, более взрослой, чем ее партнеры, которой нравилось использовать свою власть над ними, не считаясь с их чувствами?

— Ты ведь не все мне рассказал? — проговорила она, по-прежнему не поднимая головы от его плеча.

— А надо было?

— Так, значит, Антуан к тебе ревнует из-за Клеанс? — спросила она вместо ответа. — Он думает, что она больше хотела за тебя выйти замуж?

— С чего ты взяла?

Одри покусала губы.

— Он устроил мне сцену. Из-за тебя.

Она почувствовала, как тело Николя напряглось.

— Выходит, ты с ним встречалась?

— Да, я была его любовницей, — вздохнула Одри с сожалением. — Маленький неверный шаг… и большая глупость.

— Из-за того, что он твой начальник?

— Из-за того, что он неподходящий для меня человек. Из-за того, что он женат. Из-за того, что я к нему ничего не испытываю. — Помолчав в нерешительности, она произнесла: — И из-за того, что он, мне кажется, занимается какими-то темными делами.

Николя ничего не сказал, но Одри почувствовала, как его сердце застучало быстрее.

— С этим покончено, — добавила она. — Когда я ему об этом сказала, он и устроил мне сцену.

Одри ждала какой-нибудь реакции, но напрасно. Она колебалась: стоит ли сказать о том, что Антуан недавно следил за ней, там, на парковке рядом с домом? Наконец она решила, что не стоит. Антуан обладал какой-то темной, пагубной аурой. Затем она почувствовала, как Николя осторожно гладит ее по волосам, и это ее немного успокоило.

— Твой новый роман будет о тех временах? — спросила она. — Поэтому ты и приехал сюда за вдохновением? Вспомнить молодость?

— Да… о молодости там кое-что будет, — ответил он и тихо добавил: — И не только.

— И когда я смогу его прочитать? Мне уже не терпится… — улыбаясь, сказала Одри.

Николя тоже улыбнулся.

— О, ты его прочтешь раньше всех. Хотя по мере того, как я его пишу, мне все больше кажется, что это будет не так уж увлекательно…

— Я понимаю, что ты не хочешь делиться подробностями, но… скажи мне хотя бы название.

После недолгого молчания Николя произнес:

— Однажды случится ужасное…

— Ты о чем?

— Это заголовок. «Однажды случится ужасное». Фраза из прошлого, застрявшая в памяти: «Однажды случится нечто ужасное, и…

— …и с тех пор уже ничто не будет так, как прежде», — закончила Одри.

Николя резко повернулся к Одри и в упор на нее посмотрел.

— Откуда ты знаешь?

Одри тоже взглянула ему в глаза, и ей показалось, что она прочла в них… ужас. И смятение.

— Я недавно увидела эту фразу, — неуверенно произнесла она. — Совершенно случайно. Один из моих учеников написал ее у себя в анкете.

Она увидела, что Николя побледнел. Внезапно его волнение передалось ей, и она торопливо проговорила:

— Да, это странно, потому что… как раз из-за этого ученика я стала подозревать Антуана в разных махинациях… О, ты ведь тоже его знаешь! Тот самый мальчик, который закричал во время твоей конференции…

Он горько усмехнулся и снова провел рукой по ее волосам. В этот момент Одри решила сказать все до конца.

— Николя, я думаю, что Антуан нас видел сегодня вечером. Он был на парковке и следил за моими окнами.

— Ты не хотел со мной разговаривать, Бастиан, не так ли?

— но знаю. а почему я должен?

— Потому что я твой брат…

— ну и что?

— Маме сейчас плохо.

— я знаю

— Ты знаешь, что ей плохо, но не знаешь, почему.

— потому что ты умер. это серьезная причина, тебе не кажется?

— Я не совсем умер. Ты же со мной говоришь. Дети никогда не умирают полностью. Особенно дети из Лавилля-Сен-Жур.

— ты разве из лавилля?

— В каком-то смысле да.

— я не понимаю. но у меня вопрос: если ты и правда мой брат, почему бы тебе не появиться? здесь и сейчас?

— Я Жюль, но не только он. Я ВСЕ дети, которые умерли в Лавилле не своей смертью. Мы можем быть только у себя, больше нигде.

— где у себя?

— Это далеко… и близко. В тумане.

— Ты… то есть вы… белые тени?

— А… вижу, твой визит в Chowder Society оказался полезным.

— я бы так не сказал.

— А как бы ты сказал?

— ужасным, там были не только белые тени… но и один тип, который назвался вильбуа.

— Вильбуа с тобой говорил?

— а… так ты не все знаешь? это радует!

— Нет, конечно, откуда же мне все знать? Я только ребенок на границе двух миров… я не Господь Бог. И не дьявол.

— да, вильбуа со мной говорил… то есть нет, он просто назвав свое имя. или кто-то другой его назвал. больше ничего он не сказал, потому что не смог.

— Как это?

— другие ему помешали

— Интересно… Значит, у тебя тоже есть сила.

— что это значит? и почему тоже? у кого еще?

— Лавилль не такое место, как все остальные.

— да, я уже заметил

— Это место, которое… способно пробудить силу в том, кто ею обладает. Магическую силу. Я уже говорил, что ты принадлежишь Лавиллю-Сен-Жур, и я не ошибся… Ты еще здесь, Бастиан?

— да.

— Что ты собираешься сделать для мамы? Ей нужно помочь.

— да…

— Думаешь, у тебя получится?

— не знаю… я не знаю, что делать.

— Ты виден ее новые картины?

— нет

— А я видел. Мне кажется, ты тоже должен их увидеть.

— какие они?

— Красивые… и странные. Необычные. Мне кажется, в них и заключается способ…

— способ сделать что?

— Помочь ей. Когда ты их увидишь, то, даже если не все поймешь, позволь им тебя вести… Смотри. Слушай. Это само придет к тебе.

— что — это?

— Истина. Отпусти себя. Позволь тем, кто сможет тебя направлять, прийти к тебе. В лицее, например …

— в сент-экз?

— Да… в «Сент-Экзюпери». Там есть люди, которые разбираются в таких вещах.

— жюль, скажи мне одну вещь.

— Да?

— ты говорил со мной обо всем — о маме, о доме, ошколе… почему ты не спросил о папе?