Джон Гришэм - Признание

Добравшись до места, катафалк остановился, и тело перенесли в служебное помещение, где находились мистер Губерт Лэмб и его сын Алвин — владельцы похоронного бюро «Лэмб и сын». Им предстояло приготовить тело Донти для захоронения на том же столе, где за пять лет до этого была проделана такая же процедура с телом Райли Драмма. Но Райли умер в пятьдесят пять лет, его иссушила болезнь, а кончина была предсказуемой.

Лэмбы, постоянно имевшие дело с трупами, считали, что удивить их уже ничем нельзя, однако при виде двадцатисемилетнего Донти они испытали настоящий шок. Перед ними лежал молодой и физически здоровый мужчина с застывшим на лице выражением покоя. Они знали его с детства. Как и другие жители города, отец и сын болели за него во время матчей и не сомневались, что его ждет долгая и блестящая карьера. Они обсуждали его арест и не поверили признанию, тем более что он вскоре от него отказался. В их части города не верили полиции вообще и в особенности детективу Керберу. Парня обманули и выбили из него признание, совсем как в старые времена. Лэмбы с возмущением следили за судебным процессом, на котором жюри из белых присяжных вынесло обвинительный приговор и Донти отправили за решетку, они ждали, что тело Николь вот-вот найдется, а может, объявится и она сама.

С помощью двух других служащих Губерт и Алвин осторожно переложили тело с каталки в красивый дубовый гроб, который Роберта выбрала в понедельник. Роберта внесла небольшой задаток — у нее была страховка на похороны, — и Лэмбы сразу пообещали вернуть деньги, если гроб все-таки не понадобится. Они искренне надеялись, что так и произойдет, и им не придется оказаться там, где они находились сейчас, не придется забирать тело, чтобы готовить его для тягостного прощания и захоронения.

Вчетвером они поместили гроб в катафалк, и в 19.02 Донти покинул Хантсвилль и направился домой.

Съемки для шоу Фордайса были устроены в маленьком «танцевальном зале» дешевого мотеля на окраине Хантсвилля. Риву и Уоллиса усадили на кресла и гримировали для съемок, пока Шон Фордайс в свойственной ему манере развивал бурную деятельность. Он только что прилетел с казни во Флориде и был ужасно доволен, что успел в Хантсвилль, поскольку дело Николь Ярбер приобрело огромный резонанс и стояло особняком. Пока шла напряженная работа по наладке звука и света, гримированию и уточнению сценария, Фордайс немного поболтал с Ривой и случайно узнал, что той ничего не известно о заявлении Тревиса Бойетта. Когда тот выступал по телевизору, она находилась в тюрьме и готовилась к предстоящей казни. Фордайс решил ничего ей пока не говорить.

Интервью сразу после казни было апогеем его передачи. Если успеть с вопросами сразу после того, как родственники жертвы наблюдали за уходом из жизни негодяя, лишившего жизни близкого им человека, можно услышать самые необычные ответы. Фордайс прикрикнул на техника, обругал оператора и громко объявил, что сейчас начинает. Ему еще раз припудрили лоб, и он моментально преобразился, глядя в камеру с грустной улыбкой человека, полного сострадания. Пошла запись, и Фордайс объяснил, где и почему находился, указал точное время и подошел к Риве:

— Рива, теперь все кончено. Расскажите нам, что вы видели.

Рива с бумажной салфеткой в каждой руке — с утра она уже использовала целую пачку — промокнула глаза и ответила:

— Я увидела его впервые за последние восемь лет — человека, который убил мою малышку. Я посмотрела ему в глаза, но он отвел взгляд. — Она говорила твердым голосом, полностью собой владея.

— Что он сказал?

— Он сказал, что ему жаль. И я это ценю.

Фордайс наклонился ближе и чуть нахмурился:

— Он сказал, что ему жаль, что он убил Николь?

— Что-то вроде этого, — ответила она, но Уоллис покачал головой и бросил взгляд на жену.

— Вы не согласны, мистер Пайк?

— Он сказал, что ему жаль, что так случилось, но он здесь ни при чем.

— Ты уверен? — Рива резко повернулась к мужу.

— Уверен.

— А я услышала другое!

— Расскажите нам о казни, о том, как он уходил из жизни, — умоляюще произнес Фордайс.

Рива, все еще возмущенная ремаркой мужа, покачала головой и вытерла нос салфеткой.

— Все прошло слишком легко. Он просто уснул. Когда открыли занавеску, он уже лежал привязанным к маленькой кровати и был совершенно спокоен. Потом он произнес свое последнее слово и закрыл глаза. Никаких проявлений того, что ему уже сделали инъекцию, абсолютно ничего! Он просто уснул!

— А вы в это время думали о Николь, о том, какой ужасной была ее смерть?

— О Господи, конечно! Моя бедная малышка! Она так страдала! Просто ужасно… — Ее голос сорвался, и наехавшая камера взяла лицо крупным планом.

— Вы хотели, чтобы он страдал? — поинтересовался Фордайс.

Она решительно закивала, закрыв глаза.

— А что теперь, мистер Пайк? — спросил Фордайс Уоллиса. — Что теперь для вас изменилось? Что это значит для вашей семьи?

Уоллис задумался, и Рива сразу вмешалась, опередив его:

— То, что он мертв, что понес наказание, значит очень много! Думаю, теперь смогу ночью спать.

— Он настаивал на своей невиновности?

— О да! — ответила Рива, перестав плакать. — Те же отговорки, что мы слышали все эти годы! «Я невиновен!» Что ж, теперь его нет в живых, и этим все сказано!

— А вы когда-нибудь допускали мысль, что он действительно невиновен и Николь убил кто-то другой?

— Нет! Ни на секунду! Это чудовище само призналось!

Фордайс чуть ослабил натиск:

— Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Тревис Бойетт?

— О ком? — На лице Ривы отразилось полное непонимание.

— Тревис Бойетт. Сегодня вечером, в полшестого, он выступил по телевизору в Слоуне и заявил, что убийца — он.

— Глупости!

— Вот его выступление, — сказал Фордайс, показывая на экран, висевший справа. Он подал знак, и на экране появился Бойетт. Звук был включен на полную громкость, и на съемочной площадке все замерли. Рива напряженно слушала, сначала хмурясь, а потом отрицательно качая головой. Какой-то сумасшедший! Она всегда знала, кто убийца! Но когда Бойетт вытащил кольцо и, показав перед камерой, сказал, что хранил его девять лет, Рива побледнела, ее лицо вытянулось, а плечи обмякли.

Хотя Шон Фордайс и был ярым сторонником смертной казни, как настоящий телевизионщик не мог позволить личным пристрастиям скрыть настоящую сенсацию. Казнь невинного человека наверняка нанесет серьезный удар по институту смертной казни, но Фордайса это ничуть не смущало. Он оказался в самом центре сенсационных событий — второй по рейтингу новости Си-эн-эн — и не собирался упускать такой потрясающий шанс.

И сейчас он не видел ничего страшного в том, чтобы напасть из засады даже на тех, кто всегда поддерживал его самого.