Виктор О`Рейли - Правила охоты

– Позаботься и о себе, мой друг, – сказал Фицдуэйн, совершенно неожиданно почувствовавший смутную тревогу. Впрочем, это было лишь неясное предчувствие, не больше. – Ты был вместе со мной, когда убили Палача. Прошу тебя, прими меры предосторожности.

Де Гювэн рассмеялся.

– Я подвергаюсь опасности только когда приезжаю к тебе, Хьюго, – беззаботно откликнулся он. – А что, ты что-нибудь узнал?

– Нет, – сказал Фицдуэйн. – Ничего. Просто какое-то тревожное чувство.

– В этом нет ничего удивительного, – отозвался де Гювэн. – После двух покушений подряд ты можешь позволить себе Нечто вроде паранойи. Немудрено, что тебе повсюду мерещится опасность.

Де Гювэн положил трубку и задумался.

Все действительно было прекрасно, как он и сказал, кроме одного: две ночи назад кто-то проник в его квартиру. К счастью, ничего не было украдено, но де Гювэн твердо решил модернизировать систему сигнализации и переговорить с сотрудниками службы безопасности банка.

После двух месяцев, в течение которых он занимался расследованием убийства Ходамы, Адачи стаж” ясно, что это дело станет для него чем-то вроде испытания на выносливость.

Ничто, даже самый скромный прогресс, не давалось ему быстро и легко, хотя в расследовании случаев насильственной смерти надежные ниточки появлялись, как правило, в самые первые дни, после чего следовал быстрый арест. Случай с Ходамой был совсем иного рода, и Адачи приготовился к испытанию своей выдержки и терпения.

После первых двух недель работы стало ясно, что Адачи и его отдел стоит перед перспективой многих месяцев, возможно – лет, тяжелого и кропотливого труда. Возможно, в конце концов его даже отстранят от расследования и передадут дело кому-нибудь другому, но вплоть до этого момента Адачи обязан был отдавать работе все свои силы. Ходама слыл слишком крупной рыбой, чтобы его дело можно было без шума прикрыть. Это было не просто убийство, а убийство фигуры весьма значительной, заметного и влиятельного члена политического истэблишмента. Если можно безнаказанно убивать таких людей, как Ходама, значит – никто из властей предержащих не мог чувствовать себя в безопасности.

Крупные правительственные чиновники, высокопоставленные гражданские служащие и политические деятели постоянно проявляли свою персональную заинтересованность в том, как идет расследование. Звонки из канцелярии премьер-министра раздавались в полицейском департаменте с завидной регулярностью, а министр юстиции уже дважды собирал у себя специальные совещания.

К счастью, большую часть давления приняли на свои плечи Генеральный прокурор и заместитель генерал-суперинтенданта, начальника Столичного департамента полиции. Адачи была предоставлена относительная свобода действий, однако начальство, не переставая выражать уверенность в его способностях, не преминуло довести до его сведения, насколько большое значение в высших кругах власти придается успешному расследованию.

Адачи не обольщался. Подобная “поддержка” заставляла его чувствовать себя не в своей тарелке, так как в результате на линии огня оказывался он сам, и никто другой. Он не сомневался, кто будет мальчиком для битья, и кого принесут в жертву, если таковая потребуется. Кроме того, он по личному опыту знал, что публичная похвала, как правило, предшествует публичной же обструкции. Иногда он вспоминал о том, что самые теплые слова о себе людям приходится слышать, как правило, на свадьбах, на похоронах, при увольнении и при проводах на пенсию.

Пожалуй, эти мысли не слитком его бодрили. Иногда он задумывался о том, может ли свадьба быть причислена к подобным прискорбным событиям, во время которых человек переходит из одного состояния в другое. В конце концов, он пришел к заключению, что так оно и есть, хотя, вне всякого сомнения, большинство участников свадебных торжеств полагали себя исключением из общего правила.

Инспектор Фудзивара вошел в рабочий зал с видом чрезвычайно довольного собой человека. За ним два взмокших детектива волокли огромный и, судя по всему, довольно тяжелый предмет, аккуратно упакованный в плотный материал, которым пользовались в отделе судебных экспертиз. Огромный сверток был опечатан и снабжен ярлыком. В упаковке было также оставлено небольшое окошко, сквозь которое при взгляде с близкого расстояния можно было разобрать цвет и фактуру поверхности загадочного предмета.

Адачи подумал, что кто бы ни заворачивал эту штуку, он, безусловно, руководствовался высокими эстетическими стандартами универмагов “Мицукоши”. Иногда он просто не знал, гордиться ли ему странной манией своих соотечественников, стремившихся сделать все по правилам, даже когда в этом не было необходимости, или же считать их слегка спятившими. Мысль была еретической, однако Адачи никак не мог с ней расстаться.

Он бросил взгляд на настенные часы. Они показывали почти восемь вечера, и большинство столов в зале были заняты сотрудниками его отдела. Если же стол был свободен, то это скорее всего означало только одно – их хозяева в городе, выполняют свою работу.

“Мы все спятили, – подумал Адачи. – Все мы, японцы, – спятившая нация. Нам всем следовало бы давно быть дома и наслаждаться жизнью, вместо того чтобы сидеть здесь, усугубляя свое безумие. Лично я мог бы давно лежать в постели с Чифуни и наслаждаться медленным и долгим сексом, возможно даже – с некоторыми ее изысками, но вместо этого я сижу в своей конторе на дурацком вращающемся стуле, у меня красные глаза и одежда пропахла потом. Мало того, я с нетерпением и интересом жду, какого кролика достанет мой инспектор-сан из своего черного цилиндра, то бишь из своего таинственного ящика”.

Сверток действительно походил на ящик или скорее на гроб.

– Мне кажется, инспектор, что у вас в этом ящике спрятана женщина, и что вы сейчас начнете ее пилить пополам, – сказал Адачи. – Вы очень похожи на фокусника. Ну что ж, приступайте. Учитывая скорость, с какой продвигается вперед наше расследование, все мы, я полагаю, соскучились по эффектным зрелищам и развлечениям.

Инспектор Фудзивара кивнул с серьезным видом и вытянул вперед руки, словно фокусник, отвлекающий внимание толпы, потом повернулся и быстро снял с предмета его упаковку. Адачи увидел прекрасно сохранившийся курама нагамоши девятнадцатого века – тяжелый деревянный ларь, окованный по углам железом, в котором когда-то хранили постельное белье и одежду.

– Превосходный экземпляр, – заметил Адачи. – Между прочим, у него внизу есть колеса – такие маленькие круглые штучки…

Он посмотрел на раскрасневшихся, потных детективов.

– Почему вы, лучшие из лучших сотрудников Токийского департамента полиции, не подумали о том, что его можно катить?