Джеймс Твайнинг - Scanned Document

Ни на одном из фото Том не увидел авторской подписи, но, возможно, это и есть одно из доказательств подлинности. Насколько Тому было известно, Караваджо подписал лишь одну свою работу — «Казнь Иоанна Крестителя». Он поставил там букву М — первую букву своей родовой фамилии, Меризи — прямо на струе крови, хлещущей из шеи Иоанна Крестителя.

— А сама картина где? Близко? — спросил Том.

— Близко, — ответил священник, и даже в этом одном произнесенном слове Том уловил итальянский акцент.

— Мне надо увидеть ее.

— Это деньги?

— Да. Двадцать миллионов долларов. — Том постучал ногой по чемодану. — Непомеченные. Несерийные. Как и просили.

— Bene, bene. Хорошо, — кивнул «падре». Нервные нотки в его голосе удивили Тома. Для профессионала он держался слишком напряженно. Впрочем, двадцать миллионов кого хочешь заставят напрячься.

— Я сначала должен увидеть картину, — повторил Том.

— Ну разумеется, — сказал священник. — Вы на машине?

— А что, картина не здесь?

— Не здесь, но недалеко. Где ваша машина?

— Деньги никуда не поедут, пока я не увижу картину, — предупредил Том.

— Не волнуйтесь, — поспешил успокоить его священник. — Это же нормальная сделка. — Он схватил руку Тома и энергично пожал ее. — У вас деньги, у меня картина. Это же сделка, так ведь?

— Так, — согласился Том.

— Картина вам нужна, правильно?

— Так же, как вам нужны деньги, — ответил Том, немного растерявшись. Странный вопрос поставил его в тупик. Он ведь за картиной и приехал. — Моя машина на подземной стоянке.

— Столько лет прошло. Вы будете первым, кто увидит ее за многие годы. — «Падре» стрельнул глазами куда-то через плечо Тома, продолжая говорить: — Она прекрасна, неизменно прекрасна, несмотря на все, что ей довелось пережить.

У Тома засосало под ложечкой. Он почуял какой-то подвох. Сначала эта легкая нервозность, теперь какие-то подозрительные разговоры. Дело срочное, настоятельное, а этот хмырь разглагольствует, как будто… как будто пытается тянуть время, чтобы где-то в другом месте…

И в этот момент грянул выстрел, перекрывая общий шум игорного зала. Том качнулся, перед глазами все поплыло и застыло, словно в стоп-кадре, — шарик рулетки замер в полете, музыка в зале начала подволакивать, вместо мелодии мычание, и слова громоздятся друг на дружку.

А потом в один миг все вернулось к прежнему ритму, даже еще более быстрому, стало громче и живее — словно время пыталось наверстать упущенное и догнать само себя. Шарик остановился под радостные вопли удачливого игрока. Но вопли эти тут же перекрыл крик ужаса — сначала один, к нему еще два, к ним другие, пока, не собравшись, как перелетные птицы, в стаю, они не переросли в один пронзительный нестройный хор объятых паникой голосов.

Том инстинктивно посмотрел налево. Дженнифер лежала на полу. На ее блузке алым маком расплывалось кровавое пятно.

Шестеро напротив склонили головы, а Антонио Сантос взял ложку и начал разглядывать клейма на ней. Слева папский символ, рядом инициалы NL— Николо Лоренцини, итальянский серебряных дел мастер, живший, если Антонио не изменяет память, в восемнадцатом веке.

— Nos miseri homines et egeni, pro cibis quos nobis ad corporis subsidium benigne es largitus, tibi Deus omnipotens, Pater caelestis, gratias reverenter agimus… [5] Тебе, Господь всемогущий, Отец наш небесный, возносим мы, жалкие и недостойные, благодарение за пищу, Тобой ниспосланную, коей насытил Ты плоть нашу… (лат.) — Архиепископ Анчелотти читал молитву перед трапезой нараспев, словно средневековое магическое заклинание. А Сантос вертел в руках ложку, забавляясь собственным искаженным отражением на ее полированной поверхности.

— Simul obsecrantes, ut iis sobries, modeste, atque grate utamur. Per Iesum Christum Dominum nostrum. Amen [6] И смиренно молим очистить сердца наши, дабы с умеренностью, скромностью и благодарностью вкушали мы щедрые дары Твои. Прими сию благодарственную молитву через Иисуса Христа, Господа нашего. Аминь (лат.). .

— Amen! — оживившись, сказал Сантос, присоединяясь к общему хору голосов, и быстро вернул ложку на место, пока никто не открыл глаза.

Подняв голову, Анчелотти кивнул двум молоденьким священникам, стоявшим наготове у дверей, давая знак подать завтрак.

На нем была черная сутана с амарантово-красным кантом и красными пуговицами, перепоясанная пурпурным поясом с подвешенным к нему пурпурным мешочком. На груди — огромный золотой наперсный крест. Остальные пятеро, сидевшие по обе руки от него, были одеты почти так же, только их кардинальские шапочки, пуговицы и мешочки на поясе были алого цвета.

— Спасибо, что пришел, Антонио, — сказал Анчелотти, троекратным мановением перста дав понять служке, сколько ложек сахара ему положить. — Прошу простить меня за столь короткое письмо.

— Ну что вы, ваша светлость, не стоит извинений, — ответствовал Сантос, великодушно пожав плечами, и прикрыл рукой свой кофе, когда служка собрался добавить в него сливок. — Это я прошу извинить меня за опоздание. Карабинеры чуть ли полгорода перекрыли.

— Надеюсь, ничего серьезного? — поинтересовался Анчелотти, отряхивая с ладоней крошки.

— Мой водитель рассказал мне, что в Пантеоне нашли мертвое тело, — поспешил сообщить кардинал Симоэс, поправляя на носу очки в золотой оправе.

— Эх-хе-хе… — посетовал Анчелотти, шумно слизывая джем с большого пальца. — В непростые времена живем… Джема хотите?

— Нет, благодарю, — отказался Сантос с учтивой улыбкой. — Я никогда не завтракаю.

— Напрасно, напрасно, — укорил его Анчелотти. — Самая важная пища дня утренняя. Позвольте, у всех есть что нужно?

Убедившись, что никто ни в чем не нуждается, он жестом отпустил служек и снова повернулся к Сантосу.

— Надо понимать, вы со всеми здесь знакомы?

Сантос кивнул. Как же не знать? Кардиналы Вилло, Ньюмен, Симоэс, Пизани и Картер. Вся комиссия по надзору. Банк Ватикана.

— Ваши высокопреосвященства… — Он поприветствовал кардиналов учтивым поклоном головы. Их ответные приветствия затерялись в аппетитном хрусте свежеиспеченных круассанов.

— Антонио, мы пригласили тебя сюда как крупнейшего акционера «Банко Розалиа», — начал Анчелотти, прихлебывая кофе.

— Крупнейшего и наиболее влиятельного акционера, — снисходительно прибавил Сантос. — Ведь мы с вами призваны осуществлять помощь в финансировании промысла Господнего.

— О да, промысла Господнего. — Анчелотти сложил ладони как для молитвы, прижав их к губам. — И именно поэтому, я уверен, вы это понимаете, мы с вами должны блюсти особую бдительность.

— Боюсь, я не совсем понимаю, ваша светлость, — хмурясь, сказал Сантос и поставил чашку на стол. — Бдительность в вопросах чего?