Дмитрий Москвичёв - Мёртвые люди

- Я понимаю.

- Не перебивай меня! Ничего ты не понимаешь! Никаких сомнений - они живые. Они тоже тебе видятся?

- Кто "они"?

- Да взрывы же! Ты видишь их? Нет, не правильно, не правильно. Нет, нет! Надо помотать головой: ведь так делают, когда что-то не правильно? Это ты их мне показываешь!

- Ты уже слышишь шаги в коридоре?

- Не уходи от темы! Да, да, я слышу. Ш-ш-ш-ш, это точно снова эта старуха. Я тебе говорил, что она хочет меня отравить? Или это ты мне сказал?

- Я это ты.

- Я пойду мыться. Сейчас, а после я буду чистый. Временно, а ты останешься здесь, вшивый, от тебя кисло пахнет, как же это? Она уже открывает дверь и сейчас начнет отбирать у меня бумагу. Вот-вот. Вот. Буду на стенах. Пошли. Пошли. А ты оставайся.

- ... неприятно. Да, именно неприятно, когда мокрая одежда липнет к телу. Снимай куртку. Чем это пахнет? - подержав ее возле лица, принюхиваясь, театрально тяжело вздохнул и... надел на себя. Не то, чтобы примерить, а как-то деловито, по-рабочему - на ходу, по дороге на кухню. Взмахнул рукой, подгоняя его одежду под не его тело. - Чего стоишь-то, Вить? Проходи, не стесняйся. Сейчас чай будет. Промок весь, согреться надо. Ты чего, пешком что ль шел?"

Виталик разулся. Тут же, возле зеркала, посмотрел как выглядит: ну, может, прическу надо поправить (впрочем, прически все равно не было). С остриженной "под ноль" головы, с самой макушки, покатилась капля на висок, после по щеке, со скулы скатилась на шею и там нырнула под толстое шерстяное горлышко свитера, мокрого и от того особенно неприятного.

"Я толком-то здесь не живу, так - захожу иногда. Ну, это... в смысле посмотреть, что к чему... может, там... в порядке ли все, - доносилось из кухни, - да тут, в принципе.. а что? вроде как... да ты где там, Виталя? А? Заблудился?" - из-за угла высунулась маленькая голова с четко очерченной проплешиной и широко открытым ртом.

Над зеркалом светилось бра, точнее - лампочка без абажура. "В сто ватт слишком яркая. Почему-то..."- ощутил Виталик, провел влажной рукой по шершавой поверхности обоев - старых, дешевых, сплошь в завитушках и безоговорочно багровых цветах.

Из прихожей - вытянутый, узкий коридорчик с дверьми по сторонам. Очевидно, по левую руку - уборная с ванной, справа - дверь в комнату - полуоткрыта (с полотенцем на ручке). Витя взял его. Вытер лицо и руки. В конце коридора засвистел и тут же умолк чайник.

"Да брось ты его. Я щас тебе нормальное дам. Проходи. Вот. Садись. - хозяин в домашних тапочках, трико и куртке разливал по кружкам кипяток.- Во-о-от та-а-ак. Держи. Сейчас лимончик... где это?"

В углу, на старом, советском еще холодильнике сонно бормотал телевизор (что-то из жизни обезьян - еле слышно, почти не различимо от шума шедшего стеной дождя, барабанящего за окном по карнизу ).

"А-а, вот он где... - наморщив лоб и высунув изо рта кончик языка, хозяин нарезал ломтиками, почесал ягодицу, вздохнул и положил нож. - В прошлом году тоже... девчонка была. У меня на работе к другу приехала... то ли племяшка... Так вот тоже учиться, а в общежитии там, ну сам понимаешь... да лимончик-то бери, а то мокрый весь... ну, а она такая, то есть домашняя. А я что: месяц дома, три - в командировке. Уфф, кипяток! - Хозяин встал, громко кашлянул и вышел. Слышно было, как в ванной открыли воду. Высморкался. - Так вот, - он был уже без куртки, но с полотенцем на шее, - так вот, поехал, значит в командировку, думал - месяца на два. А мы поселок ставили: там завод новый строился, ну а мы для этих, для рабочих ихних - жилье. А зима была - градусов тридцать пять - сорок и обогревались от этих, прямо там жили, в вагончиках, от генераторов..."

Виталик смотрел на распухший чайный пакетик в дымящейся кружке и думал о том, что чай в этих пакетиках совсем не чай, а пыль и земляничный аромат не аромат вовсе - ароматизатор. Впрочем, все не так: не думал он. Просто, размешав пахучую, бардового цвета жидкость, смотрел, как она останавливается и появляется его отражение.

Остановилось.

Виталик взял кружку, но не за ручку, и глотнул. Пальцы обожгло. Громко вдохнул сквозь стиснутые зубы.

- Да ты что, Вить! Она и проучилась-то всего ничего: месяца полтора - не больше и в институте даже не появлялась. Родителям, конечно, пела, а сама поработала немного - тут, в забегаловке, - и с каким-то парнем в Грецию что ли укатила. Ну, в Грецию! А там уж дальше... может так и осталась... не знаю. - хозяин отхлебывал из кружки с изображением зеленого слоненка и надписью "Сделано в СССР" и после каждого глотка неизменно морщил лоб и причмокивал. - Даже вещи не забрала. Так я их в кладовку все закинул. Пусть. Может объявится? А ты живи пока. А что? Парень ты вроде... да и Андрюха тоже "нормальный" говорит. А это - поступать куда собрался? Так это... восстанавливаешься? Где? А на хрена тебе русский язык с литературой? Учитель значит? Зачем? Ну так, все равно, образование оно - всегда."

Дождь затих и уже не барабанил по карнизу и жизнь обезьян отчетливей доносилась с холодильника. Ввиду пасмурной погоды и довольно плотных, с крупными бардовыми цветами, штор, горела люстра, то есть сияла. Ощущалось, что слишком ярко. "У меня нет с собой вещей." - хотел было ответить Витя, но промолчал.

- Ну ты пока осмотрись тут, что к чему, вещи-то недолго перевезти. Тут немного не прибрано. Сам понимаешь: то-се... а куда мне? Вот так-то. Ну а так все вполне бы даже и ничего. А с Андрюхой я, вроде, договорился. Он тебе кто? Раньше мы с ним частенько на кухне сидели... кхм... то-се... хороший мужик... а как переехал, так и не виделись сто лет. В общем, живи, а там..."

И после все - как обычно - шарканье многих шагов, почти бессмысленные движения рук, ощупывавшие пространство вокруг в поиске давно забытых, а, может, и не существовавших вовсе вещей и, при этом, бормотанье о какой-то Зойке, которая "ложит так, что х...й найдешь", сумке "такой клетчатой, которой еще в прошлый раз Серега ручки оторвал, когда к тетке в деревню ездил (сдалась ему эта тетка с ее, бл...дь, ежевичным вареньем)" и еще о многих и о многом несущественном и, пожалуй, вообще не существовавшем, но, все же, составлявшем целую жизнь хозяина этой небольшой, но достаточно уютной квартирки.

В конце концов хозяин как-то виновато, заискивающе улыбнулся и... дверь захлопнулась.

Виталик остался наедине. Он сидел на старой кровати, застеленной стеганным одеялом, от которого пахло той же старостью и смотрел на окно, что было напротив: по стеклу лениво сползали последние капли ушедшего уже дождя.

Было тихо. Только с кухни доносился рев болельщиков (Интер - ЦСКА 1:0 - итальянцы ведут) и в ванной набирающаяся вода. Из-под кровати выкатился, словно заведенный, апельсин. "Сейчас бы яблоко,- подумал Виталик,- она так сочно его ела." Он вспомнил вдруг девушку, которая занимала соседнее с его плацкартной полкой место в вагоне поезда "Новый Уренгой - Москва". Он сел в Екатеринбурге, она, кажется, - в Красноуфимске. Из всех попутчиков, делавших все, чтобы найти хоть какую-нибудь общую тему для разговора - лишь бы скоротать время, бесконечно тянущееся в дороге, - единственная не проронила почти ни слова.