Владимир Алеников - Сумерки в спальном районе

Гоша счастливо просиял. Безволосое, как у ребенка, лицо его покрылось мелкими морщинками. И без того небольшие глазки превратились в совсем маленькие щелочки.

Курочкин задумчиво рассматривал своего будущего партнера.

— Гоша песочные пирожные очень любит, — пояснил ему главврач.

— А конфетку? — радостно спросил в это время неуемный Гоша.

— И конфетку тоже дадут, — нахмурился Харкевич. — Как, дадите ему конфетку, Ефим Валерьевич?

— Без вопросов, — ответил тот.

— Шоколадную? — живо полюбопытствовал Гоша.

— Обязательно, — кивнул Курочкин.

Вся эта затея внезапно стала казаться ему весьма сомнительной.

Подумав, он поманил к себе Харкевича.

— А у тебя другого нет? — шепнул он ему на ухо.

— Этот самый спокойный, — так же тихо ответил главврач. — Да ты не волнуйся, он безобидный. Мы ему еще перед уходом транквилизаторов вкатим на всякий случай. Так что будет совсем тихий. Тебе когда надо?

— Еще не знаю, — вздохнул Ефим Валерьевич, поглядывая на Гошу.

Тот, казалось, удовлетворился ответами и теперь сидел в радостном предвкушении обещанного пирожного с конфеткой.

— Гоша, ты будешь хорошо себя вести? — тоном воспитателя детского сада спросил Харкевич.

— Гоша хороший! — охотно подтвердил тот. И, очевидно, для убедительности повторил: — Очень хороший!

Харкевич повернулся к Курочкину, слегка нагнул голову и развел руки в стороны, как бы говоря: ну вот видишь, что и требовалось доказать!

Снова возникла пауза.

Главврач сел в свое кресло, несколько нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

— Может, хотите какие-то вопросы друг дружке задать? — спросил он. — Ефим Валерьевич?

Курочкин молча покачал головой. Спрашивать Гошу ему было решительно не о чем.

— А ты, Гоша? Хочешь о чем-то спросить?

Гоша заморгал, всячески демонстрируя, что да, хочет, но при этом чего-то мялся, жевал губами.

— Давай, давай, не стесняйся! — поддержал его Харкевич. — Ефим Валерьевич мой друг, хороший человек, обижать тебя не будет.

— А мороженое тоже дадут? — наконец застенчиво поинтересовался Гоша.

При этом большой рот его широко открылся, и оттуда потянулась ниточка слюны.

Харкевич спокойно взял салфетку из специального картонного ящичка, вытер Гоше рот.

— Ты же знаешь, мороженого тебе нельзя, — строго заметил он.

Лицо Гоши неожиданно опять все сморщилось, большой рот искривился, и оттуда раздался какой-то жалобный, почти птичий писк.

— Ну хорошо, хорошо, — не без раздражения отреагировал Харкевич. — Успокойся. Иногда можно будет сделать исключение. Если будешь во всем слушаться Ефима Валерьевича, то, может быть, и мороженое тебе дадут.

И он выразительно посмотрел на Курочкина.

— Никаких проблем, — без всякого энтузиазма откликнулся тот. — Купим мороженое.

Гошино лицо моментально разгладилось, взгляд снова стал безмятежным и чистым.

— А какое? — деловито спросил он.

Ефим Валерьевич почувствовал, что с него хватит. Идея с дебилом совершенно очевидно себя не оправдывала.

Дурацкая была идея, если вдуматься.

Он взглянул на часы, встал.

— Надо бежать, — произнес озабоченно. — А то опоздаю. Спасибо, Олег!

— Так ты что решил? — шепнул Харкевич.

Ефим Валерьевич пожал плечами. Не хотелось обижать приятеля.

— Я тебе позвоню, — сказал он и сделал шаг к двери.

— Ты уходишь? — удивился Гоша.

— Ухожу, — кивнул Курочкин. — Мне пора.

— А какое мороженое? — настойчиво спросил Гоша.

Мысль, несмотря ни на что, он держал четко.

— Шоколадное! — нервно произнес Ефим Валерьевич. И поскольку Гоша опять открыл рот, то он, предупреждая очередной вопрос, поспешно выпалил: — В вафельном стаканчике!

После чего он быстро вышел из кабинета.

Этой ночью им повезло. Ночь оказалась лунная, светлая, можно было работать без фонариков.

Дождь кончился еще днем, и даже ветер, не прекращавшийся всю неделю, несколько поутих. Влажная земля поддавалась легко, поэтому могилу они разрыли достаточно быстро.

Работали двое — Фархад и Леха. Семен Игоревич стоял поодаль, терпеливо ждал. В руках держал спортивную сумку «Адидас».

— Надо ее вытащить, — сказал Леха, когда они наконец открыли гроб. — Здесь не получится.

— На землю класть нельзя, — тут же нервно отозвался услышавший эту реплику Семен Игоревич. — Очень грязно! Вы все испачкаете.

— Чего ж делать-то? — озаботился Леха.

— В сарае брезент есть, — нашелся Фархад. — Может, притаранить?

— Давай сгоняй! — обрадовался Леха. — А мы пока перекурим.

Фархад выбрался из могилы и ушел. Лехе карабкаться было неохота, он присел на краешек гроба, достал сигарету.

Семен Игоревич увидел дымок, подошел поближе, заглянул вниз.

— Ну как? — осклабился Леха, кивая на мертвую невесту. — Нормалек?

— Годится, — лаконично ответил Семен Игоревич, стараясь ничем не выказать своего волнения.

— А ноги-то у ей совсем не пахнут, больно подмерзли! А то б ты оттянулся, полизал бы, да? — заржал Леха. — А, Сенечка?

Сенечку покоробило. Он и так уже не раз жалел, что по пьяному делу откровенничал с Могилой. Шутки эти были совершенно непотребные, никакого права на такое хамство он Лехе не давал.

— Да ладно, не тусуйся, Сенечка! — сказал Леха, заметив, как тот переменился в лице. — Я ж могила, ты ж знаешь. Никогда никому, вот те крест!

И неверующий Леха убедительно перекрестился.

Сенечка только вздохнул. Приходится терпеть, ничего не поделаешь. Куда теперь деваться. Как говорится, охота пуще неволи. Но больше он с Лехой дела иметь не будет. Впрочем, ему и не понадобится. Это первый и последний раз.

Раздались торопливые шаги. Вернулся Фархад, принес сложенный брезент.

— Подсоби! — сказал Сенечке.

Тот аккуратно разместил сумку в крышке гроба, лежавшей рядом, и помог Фархаду разложить на земле брезент.

Затем Фархад спрыгнул вниз, а Сенечка взял сумку и снова отошел в сторону.

Больше он ни в чем помогать не собирался. Иначе за что он платит такие деньги?

Вскоре над ямой появилось поднятое на руки тело в белом подвенечном платье, которое могильщики не без труда уложили на расстеленный брезент.

Сенечка, волнуясь, смотрел на происходящее. По-прежнему стоял в стороне, не мог себя заставить подойти.

Аеха ловко выскочил из могилы, вытер руки какой-то грязной тряпкой, нагнулся над мертвой девушкой и начал раздевать ее.

Сенечка поморщился. Страдая, наблюдал, как Леха расстегивал крючочки на платье своими здоровыми пальчищами.

— Поаккуратней! — не выдержал он.

— Не боись! — ухмыльнулся Леха. — Не большое дело бабу раздеть.

Он и в самом деле справился с застежками довольно быстро, почти не глядя. Видимо, пригодился фроттистский опыт. Затем с помощью того же Фархада снял с покойницы платье и в несколько раз сложил его.