Марк Олден - Власть

Чудно? Еще как. Но ведь Тодд был уникальным, необыкновенным ребенком. Его необычность была непонятна только ДиПалме и Джан. Тодд был таким необычным, потому что им иногда завладевала душа Бенкаи, свирепого и безжалостного самурая шестнадцатого века, феноменально владевшего искусством фехтования. ДиПалма, который был упрямым реалистом, не желал верить тому, что его единственный сын является воплощением безжалостного убийцы феодальных времен. Не может быть, черт возьми.

Но однажды теплой ночью в Токио дюжий головорез якудза с острым ножом балисоном напал на Джан и Тодда в безлюдном тупике, и ДиПалма был свидетелем тому, что за этим произошло. Находясь от них слишком далеко, чтобы прийти на помощь, он бросил Тодду свою трость и стал беспомощно смотреть, как якудза будет убивать его близких. Тодд и Джан погибли, сказал себе ДиПалма. Чтобы они спаслись, Тодду нужно будет одолеть опытного убийцу, весившего в несколько раз больше, чем он. А это невозможно.

Оказалось, возможно. Тодд был непобедимым. И беспощадным. Он сокрушил якудзу. Сломав сперва тому руку и ногу, он прикончил его страшным ударом в горло. ДиПалме пришлось поверить тому, что он совсем не знает своего сына. Тодд был непостижимым по той причине, что находился за пределами человеческого понимания.

В Японии ДиПалма сломал четырехсотлетний меч Бенкаи, который был у Тодда. Меч этот выковал Мурамаса, великолепный кузнец, но непостоянный человек. Говорили, что человек, обладающий мечом Мурамасы не может жить, не убивая. ДиПалма думал, что когда меч Бенкаи перестанет существовать, демоны Тодда исчезнут и забудутся.

Однако с тех пор мальчик потерял покой. Видно было, что он страдает. По ночам он стал плохо спать, метался и ворочался на кровати, иногда вскрикивал и просыпался весь в поту. ДиПалме и Джан стало трудно с ним общаться: он все время молчал и заговаривал только тогда, когда к нему обращались.

Встревоженный ДиПалма опасался, что в нем может снова проснуться чужой. Если это произойдет, что тогда?

Тодд и Джан. ДиПалма любил их обоих. Но обоих отнимает у него судьба, заставляя ДиПалму остро почувствовать свое бессилие.

Помещичий дом. Поднявшись на второй этаж, ДиПалма вошел в просторную комнату и подумал, что Грег, как всегда, сумел добиться для себя привилегий. Акулий Глаз не позволил поместить себя в какой-нибудь вонючий барак на острове, где свидетели пользовались общей кухней и ванной, спали на двухъярусных койках и нюхали чужое дерьмо. Ему с самого начала создали первоклассные условия, и теперь он жил в здании, где раньше проживали офицеры береговой охраны.

Держа в руке пальто и шляпу, ДиПалма остановился спиной к двери и оглядел комнату. Комната действительно была уютной и удобной. Низкий деревянный потолок, стулья с резными спинками, шкафчики вишневого дерева, на стенах – вышитые изречения. В углу, на натертом дубовом полу светится электрический обогреватель. На небольшом сосновом столике возле кровати с пологом стоит коротковолновый радиоприемник «сони», настроенный на станцию, круглосуточно передающую последние известия. Позади ДиПалмы, в коридоре, кто-то запер дверь. Он остался один на один с Грегори Ван Рутеном.

Коп-мошенник стоял у окна и пристально смотрел на круглые, красного песчаника, стены соседнего замка Уильямс. Это был стройный мужчина лет тридцати пяти, чуть выше шести футов, с редеющими каштановыми волосами и красивым, полногубым лицом, глядя на которое, можно было подумать, что он не способен на ложь. Как обычно, он вырядился в дорогие шмотки. В этот день на нем были кашемировый свитер цвета бронзы, желтый шелковый шарф, черные брюки и черные кожаные туфли. На пальцах обеих рук блестели золотые кольца, на запястье левой руки красовались золотые часы «роллекс». Вот так же он мог стоять на веранде своего дома на побережье в Малибу, размышляя над тем, чем ему лучше заняться: идти на пляж загорать или заказать витражное стекло для своего гаража.

Курящий одну сигарету за другой, небритый ван Рутен нервно постукивал указательным пальцем по подоконнику и смотрел на чаек, летавших над проливом Батермилк, – водным путем, отделяющим Губернаторский остров от Бруклина. Наконец он прицелился указательным пальцем в чаек и произнес: «Бах, бах». Затем он повернулся к ДиПалме и улыбнулся.

Улыбка его осталась прежней, подумал ДиПалма. Человек, который однажды пытался убить ДиПалму, по-прежнему кокетливо обнажал свои ослепительно белые зубы. Но сам ван Рутен изменился с тех пор, как ДиПалма видел его последний раз. Он прибавил в весе. Загар сошел, лицо округлилось, и под дорогим свитером ДиПалма заметил появившееся брюшко. Рука, державшая сигарету, слегка дрожала, на лбу пролегли хмурые складки. Он слышал звук шагов и с большим трудом удерживался от того, чтобы не повернуться.

Никто из них не протянул руки для пожатия.

Ван Рутен кашлянул и сказал:

– Ба, кто к нам пришел. Сам буддист из «дзен» пожаловал. Ты еще не оставил дикого мира боевых искусств? Я сказал ребятам на дверях о твоей трости, о том, что ты можешь с ней натворить. Я не боюсь, что ты можешь раскроить мне череп или еще что. Просто чувствую себя лучше, зная, что они забрали твою маленькую игрушку. Ощущаю душевный покой, понимаешь?

Почти закрыв глаза, ДиПалма склонил голову набок.

– Ты будешь говорить мне о Джан?

– Ой-ой, началось. Его величество ДиПалма. Взгляд, который способен заставить преступников наделать в штаны и почаще посылать письма мамам. Беда с тобой, Фрэнк. Ты как безопасный секс или костюм-тройка: абсолютно предсказуем.

– Ты сказал, она в опасности.

– Остынь, гроза преступников. Следующий паром в Манхэттен будет не раньше, чем через час. Я тебя долго не задержу. Может, выпьешь что-нибудь? Дьюарс, Реми Мартен. Ах, да, ты же не пьешь. У тебя слабый желудок с тех пор, как тебя чуть не прикончили в Гонконге.

ДиПалма повернулся и посмотрел на дверь. Да, он собирался уходить. Нужно уйти, пока он не совершил какого-нибудь бессмысленного и опрометчивого поступка, например, не выколол ван Рутену глаза.

Ван Рутен сказал:

– Я тебе не врал. Джан действительно в опасности. А теперь остынь. Ты меня не перевариваешь, и я тебя тоже. Вряд ли наши чувства друг к другу изменятся. Но выслушай меня, прежде чем уйдешь. Я думаю, ты можешь сделать это ради Джан.

Хриплым шепотом ДиПалма произнес:

– Не надо, говорить мне, что я должен делать ради своей жены, ладно?

Поникший ван Рутен закивал головой: большой даго не треплется, когда разговаривает с тобой таким тоном. Кто-кто, а Фрэнк ДиПалма был специалистом по части нанесения телесных повреждений. Он же, синьор ДиПалма умел как никто разгадывать его маленькие хитрости. Ван Рутену придется постараться объяснить большому даго, почему возникла необходимость в их встрече. С другой стороны, можно ли быть откровенным с человеком, с женой которого ты спал?