Джеймс Твайнинг - Знак Наполеона

— Esta aqui! Esta aqui! — Она здесь! Здесь!

Маленький мальчик с золотистыми локонами, пробившись ближе к дороге, подпрыгивал, чтобы лучше разглядеть процессию. Мужчина улыбнулся его пылу и искреннему восхищению и на мгновение забыл о своем страхе.

— Todavia no. Ves? — Еще нет. Видишь?

Он подхватил ребенка и поднял повыше, чтобы тот мог увидеть, как много участников шествия еще должно пройти мимо, прежде чем появится серебряная платформа со статуей Вирхен де ла Эсперанца Макарена.

— Gracias, señor. — Мальчик робко поцеловал его в щеку и, махнув рукой, исчез в толпе.

Первая украшенная цветами платформа — со сценой вынесения приговора Христу Понтием Пилатом — медленно ползла мимо. Легкий порыв ветра донес слабый запах ладана и флердоранжа, и он сделал глубокий вдох, наслаждаясь им, как тонкий ценитель наслаждался бы ароматом хорошего коньяка. Как же до этого дошло? Все случилось так давно. Все забыто.

Он снова взглянул на процессию и увидел, что назаренос сменили два ряда пенитентес — тех, кто искал отпущения грехов. Босые, они несли на плечах тяжелые деревянные кресты. Печальная улыбка тронула его губы при виде разбитых окровавленных ног. Какая-то его часть страстно желала присоединиться к пенитентес; другая знала, что уже слишком поздно.

Внезапный просвет между участниками этой безрадостной процессии дал ему возможность увидеть противоположную сторону улицы. Там несколько служек, детей в одеяниях священников, раздавали сладости тем, кому повезло оказаться в первом ряду. Все улыбались, воздух звенел от смеха. Все, кроме одного человека, который прижимал к уху телефон и внимательно смотрел на него.

— Они здесь! — выдохнул мужчина. — Меня обнаружили.

Он бросился прочь, инстинктивно направившись против движения процессии, чтобы затруднить преследование. Локтями проложив себе путь через толпу, выбрался к узкой улочке и бросился по ней, миновав какого-то пьяного — тот мочился на дверной проем, и юную парочку, занимавшуюся сексом. На полпути он свернул в проулок, под свисающие с балконов яркие флаги и увядшие цветы.

Перевел дух у массивных деревянных ворот. Если верить прикрепленному на них знаку, в данный момент здание реконструировалось строительной компанией Педро Альвареса — то есть было пустым.

Взлом замка занял считанные секунды. Мужчина скользнул внутрь и закрыл за собой дверь, оказавшись в маленьком внутреннем дворике, покрытом испачканными в краске строительными инструментами и битой черепицей. Слева от входа была большая куча песка, на которой лежали собачьи экскременты.

Беглец подошел к колодцу. Колодец посреди дворика был заброшен, черная решетка, перекрывающая отверстие, делала висящее над ним ведро простым украшением. Это место годилось ничуть не хуже любого другого.

Спичка вспыхнула в темноте, мужчина поднес ее к маленькому блокноту. Сухая бумага мгновенно занялась, огонь стал жадно поглощать страницы, пока не остался один обугленный корешок. Он взглянул на ворота. Время еще было. Время, чтобы оставить хоть какой-то ключ к тому, что он обнаружил, пока не стало слишком поздно.

Нож вонзился в его ладонь, кровь хлынула из глубокой раны и потекла по пальцам, теплая и липкая. Он едва успел закончить, когда ворота распахнулись.

— Esta alli. Те dije que le iba a encontrar. Venga! Venga! Antes de que se vaya. — Он здесь. Я же говорил, что найду его. Быстрее! Быстрее! Пока он не сбежал.

Он поднял глаза и увидел ребенка, которого поднимал над толпой, чтобы тому было лучше видно. Мальчик со злостью в глазах показывал на него пальцем, а золотистые волосы сверкали в темноте, как пламя.

Пятеро человек ворвались через деревянные ворота, двое выкрутили мужчине правую руку и заставили упасть на колени.

— Ты правда думал, что сможешь сбежать от нас, Рафаэль? — раздался голос за его спиной.

Он не ответил, зная, что это бессмысленно.

— Поднимите его.

Хватка немного ослабла, его поставили на ноги. Холодный мерцающий свет ударил в глаза, заставив Рафаэля заслонить лицо свободной рукой. Видеокамера. Эти ненормальные putas [1] Шлюхи (исп.). — Здесь и далее примеч. пер. снимали его. Они снимали все.

Внезапно перед ним возникла тень, черный силуэт заслонил яркий свет, мир стал черно-белым. В одной руке человека был молоток, в другой — два шестидюймовых гвоздя, подобранных с земли. Татуировки сплошным узором покрывали его руки, скрываясь под рукавами и вновь появляясь у шеи подобно воротнику.

Рафаэль почувствовал, что его распинают в дверном проеме, подняв над землей и прижав запястья к стене. Человек с камерой занял место поудобнее, чтобы взять в кадр всех участников действа.

— Готовы?

Рафаэль слышал доносившиеся снаружи крики радости и звуки женского плача. Он знал, что Богоматерь наконец-то появилась на соседней улице и стеклянные слезы горя от потери единственного сына застыли на ее резном лице.

Она пришла. Она пришла за ним.

Когда автомобиль остановился у замка, сквозь окно в тяжелых нависших тучах пробилось солнце. Под его лучами каменные стены окрасились в нежный розовый цвет, столь непривычный для окружающих зеленых полей и лесов.

Том Кирк выбрался из машины и, мгновенно продрогнув, поплотнее закутался в темный плащ, подняв воротник так, чтобы он закрывал все горло. На холодном ветру хлопала сине-белая полицейская лента, огораживающая лестницу, ведущую к главному входу. Шести футов роста, стройный, с широкими плечами, Том был мускулистый — хотя это не бросалось в глаза, — а его сдержанные жесты и отточенные движения, в которых читалась скрытая сила, неизбежно притягивали взгляд любого стороннего наблюдателя.

Но самым удивительным в его облике были светло-голубые глаза, в которых читались ум и решимость. Лицо Тома — с угловатыми чертами, тонкими изогнутыми бровями — было привлекательным, каштановые волосы коротко подстрижены, твердая линия подбородка и острые скулы выдавали уверенного в себе человека. Единственный диссонанс в облик мужчины вносили маленькие шрамы, покрывающие костяшки пальцев, — тонкие белые линии хаотично пересекались и переходили одна в другую, словно звериные следы в саванне.

Том глянул вверх и поразился причудливости и роскоши здания эпохи Возрождения, особенно в сравнении с простыми домами в деревне, через которую он только что проехал. Без сомнения, замок возводили в том числе и для того, чтобы постоянно напоминать простолюдинам об их низшем положении. А теперь он смотрелся несколько неуместно, словно бы внезапно возник в новом веке, не понимая, как теперь быть, какую роль играть, и даже как бы стыдясь своего пышного убранства.