Джеймс Твайнинг - Знак Наполеона

— Я с утра первым делом встречаюсь с ним, — подтвердила Дженнифер. — Дам вам знать, как все пройдет.

— Хорошо. — Коул поднялся. — Попробую вздремнуть до посадки. Мы могли бы вместе доехать до города в лимузине, если желаете.

— С удовольствием. Спасибо.

— Приятных снов. — Коул подмигнул и направился к своему месту.

Откинувшись на спинку сиденья, Дженнифер закрыла глаза, надеясь, что у нее тоже получится вздремнуть в оставшиеся несколько часов. Но в голове продолжали крутиться мысли.

Несомненно, эта поездка была ею предложена в интересах дела. И все же она пыталась понять, не было ли здесь другого, глубинного, более эгоистичного мотива. Воспоминания о последней поездке в Париж, во время дела «двойного орла», не стерлись из памяти. Несмотря на опасности, с которыми пришлось столкнуться, это было прекрасное время. И не было смысла отрицать, что, когда ее посетила идея поездки, какая-то часть ее ухватилась за возможность оживить хотя бы долю воспоминаний, хотя бы на мгновение. В конце концов, в этот раз она будет одна.

Дженнифер печально покачала головой. Нельзя жить прошлым. Особенно таким прошлым, как у нее. Она принялась думать о двух картинах, которые везла в Париж. О Хадсоне и Коуле в стойле Фальстафа. О пурпурном костюме Рази и окровавленном языке Хэммона, приколотом к его груди. О валяющемся Льюисе, направленной на нее камере и кривой ухмылке…

О том, что она докажет и Льюису, и всем, кто так скоро обвинил ее, — они не правы.

— Простите, не могли бы вы повторить? — попросил Филипп Труссар, слегка склонив голову. Рядом с ним стоял большой французский флаг на древке с позолоченным навершием, тяжелые складки спускались до самого пола.

— Ты все прекрасно слышал, Филипп, — твердо сказал Дюма. — Он не шутит.

Труссар перенес на Дюма неподвижный взгляд. Мужчины были одного возраста, но Труссар выглядел лучше: лицо покрыто здоровым загаром, взгляд светло-карих глаз ясен, а на голове копна вьющихся волос с проседью. В дорогом синем костюме, светло-голубой рубашке и ярком дизайнерском галстуке, Труссар излучал уверенность и непоколебимость, хотя Том заметил бессознательную надменность в том взгляде, которым начальник управления безопасности Лувра, прищурившись, изучал посетителей поверх темных очков, словно бы оценивая. Судя по скептическому выражению лица, те не представляли особого интереса.

Дюма, напротив, не смог скрыть разрушительного воздействия нескольких последних месяцев, несмотря на то что был трезв, выбрит и, по настоянию Тома, стянул волосы в аккуратный хвост. Голос хрипел, кожа выглядела посеревшей, руки дрожали. Мятая футболка и джинсы оказались единственной чистой одеждой в его квартире. Дюма настоял на том, чтобы надеть их с черной кожаной курткой, и теперь напоминал стареющую рок-звезду.

— Как дела, Жан-Пьер? — фальшиво-заботливым тоном осведомился Труссар. — Надеюсь, тебе не очень скучно в гражданской жизни? Как жена? Ох, прости, я забыл.

— Они собираются украсть ее, — быстро произнес Том на беглом французском, прежде чем Дюма успел среагировать. — Мы пришли помочь.

— Ты слышала, Сесиль? — усмехнулся Труссар. — Они пришли помочь.

Сесиль Леви, куратор отдела живописи, шагнула вперед и судорожно принялась рыться в потертой красной сумке от Келли в поисках пачки «Мальборо лайтс». Прикурить ей удалось только с четвертой или пятой попытки. Судя по всему, знаки «Не курить», развешанные по всему Лувру, к персоналу не относились. Сесиль с удовольствием затянулась; золотые буквы на кожаных корешках книг за ее спиной сверкали, словно звезды в ночном небе.

Никотин, кажется, успокоил ее, и Том задумался, была ли Сесиль от природы нервной или переживала по поводу недавнего развода — если он правильно истолковал бледную полоску от кольца на ее безымянном пальце. Не исключено, что и то и другое. Женщина выглядела моложе своих сорока пяти благодаря абсолютно черным волосам, откинутым с бледного лица и прижатым к голове солнечными очками «Шанель» и аккуратному макияжу — черной туши на ресницах и матовой красной помаде.

— Что именно вам известно? — спросила она Тома с неожиданным интересом в голосе, так контрастировавшим с напускным безразличием Труссара.

— Убили человека. Моего друга, — ответил Том. — Перед смертью он оставил мне кое-что: схемы Лувра, расписание патрулирования, пароли, системы сигнализации… — Говоря, Том раскладывал на столе Труссара несколько файлов, заранее распечатанных в квартире Дюма. — Он работал на человека, известного как Майло.

— Несколько лет назад Майло выполнял для нас пару секретных поручений, — подтвердил Дюма. — Поверьте мне, он способен провернуть это.

Труссар подался вперед и скептически изучил разложенные перед ним бумаги, прежде чем откинуться обратно, пожав плечами.

— Около шести месяцев назад у нас было небольшое нарушение системы безопасности. Один из наших сотрудников продавал коды доступа к системам слежения и защиты от проникновения. После этого мы поменяли все. Ваши сведения устарели.

— Если они смогли добыть их один раз — добудут и второй, — предупредил Дюма.

— Откуда вы знаете, что они нацелены именно на «Джоконду»? — Леви назвала «Мону Лизу» на французский манер.

— Мой друг занимался фальсификацией произведений искусства. Вместе с этими документами он оставил мне картину, — объяснил Том. — Подделку под «Джоконду». Очень хорошую. Я знаю Майло и думаю, что он собирался заменить настоящую картину на фальшивую. И все еще готов пойти на это — как только добудет копию.

— Выдумаете? — рассмеялся Труссар, закинув руки за голову и развалившись в кресле. — Это все, что у вас есть? Устаревшее расписание патрулирования музея и смутное предположение? И вы рассчитываете, что я начну бить тревогу?

— Ты полагаешь, что мы все выдумали? — ответил вопросом на вопрос Дюма.

— Не знаю. — Труссар немигающим взглядом уставился на него. — А вы выдумали?

— Не то чтобы мы недооценивали цель вашего визита к нам, — мягко заверила Леви, затушив недокуренную сигарету со следами помады на фильтре. — Но вы должны нас понять — почти каждую неделю какой-нибудь псих угрожает похитить, сжечь или взорвать «Джоконду».

— Вы нас, значит, психами считаете? — возмутился Дюма.

— Дело в том, что великая картина привлекает охотников за произведениями искусства, — продолжала Леви. — Люди пишут нам, сообщая о том, что обнаружили невероятное взаимоотношение между размерами полотна и датой рождения Леонарда, или о том, что «Джоконда» на самом деле не женщина, а любовник Леонарда.