Екатерина Шварцбраун - Куда убегает ваш утренний кофе?

Мы все — автоматы.

АЧ говорил: нечеловеческое, силы и причины, формирующие, мнущие человека как пластилин составляют весь смысл его здесь-присутствия. Что такое нечеловеческое? Это, например, идеальная женщина, к которой единственной стремится мужчина, отблеск присутствия которой делает для него привлекательными материальные формы. Формы, несущие на себе отпечаток ее действия, притягивают — он находит их красивыми. Он находит их желанными… Чем прекраснее форма, тем ближе в ее созерцании человек к идеальному, тем сильнее его корежит и плющит, и легкое дыхание богини раздавливает его. Эта идеальная женщина составляет его суть и его смысл, про который он спрашивал в юности, и всё никак недопоймет, что ему на это постоянно отвечают. Эта идеальная женщина — его черная вдова, которая вырезает вензеля на его груди, его инициатор, его квинтэссенция, его звезда… Его жизнь, как жизнь любого человека, это страдание, и это агония. Идеальное не принадлежит жизни, идеальное — это смерть. Идеальная женщина — это нечто настоящее, нечто действительно существующее, в отличии от ее иллюзорных оттисков в материале, который плывет, меняется, портится — то есть живет. Он идет к ней всю свою эфемерную жизнь, но это не значит, что он к ней приближается, и окажется в конце ближе, чем вначале. Просто он движим ей. Она не принадлежит ему, но он принадлежит ей. Эта сущность относится к миру причин. И когда человек умрет, идеальная женщина никуда не денется, останется там же, где всегда — в мире идей, где нет времени и изменений. Допустим, это Диана, тогда она всегда во всеоружии. Охотник, одержимый ее демоном, осмелившийся смотреть на нее, превратится с оленя, в жертву, и будет разорван своими собаками, а она останется такой же, как была. Охотник умрет и от него не останется ничего. Кроме нее — на которую он смотрел.

Когда самурай, согласно кодексу бусидо, деалет себе харакири, он умирает, но бусидо остается. И в той мере, в которой он соблюдал бусидо, он жив — как пример следованию бусидо для других самураев, если его смерть им известна. А если неизвестна — то всё равно, он жив в бусидо, поскольку бусидо жило в нем. Это довольно трудное для понимания положение может найти чувственное подкрепление в созерцании вечного огня.

Вот что его интересовало.

Тогда я не знала этого, просто слышала, что он говорит уверенно «я — не человек» — и ощущала что «это правда». Что такое «это» я не додумывала, вспоминая священные тексты, где отец является одновременно сыном, и огнем, и сокровищем — разве это может быть человек? А разве сын, ребенок и возлюбленный Исиды, которому она открывает тайну, полученную от ангела — это человек? Наконец, сам ангел, испытывающий вожделение к женщине, ангел, открывающий ей тайны — это тоже не человек! Привычные термины перестали обозначать вещи, потому что вещи переменились, но им на смену не появилось новых терминов, таких же однозначных — о сверхъестественном, как выяснилось, говорится иносказательно, с помощью аллегорий. Я вступила на новую для себя почву, как открыватель. После этого опыта мне казалось, я поняла, на что намекают все эти темные тексты, и думала, что узнала самую тайную тайну, когда ощутила близкое присутствие могущественного существа, которое пришло, чтобы спасти меня.

Я спрашивала всех — вы можете представить, чтобы самые ваши невероятные желания сбылись? Чего вы на самом деле хотите, очень-очень, ужасно хотите, но боитесь сознаться? Пусть так не бывает в жизни, пусть это кажется идиотизмом — но вы можете хотя бы захотеть — чего-то по-настоящему хорошего? К чему стремится, чего алчет ваша душа? Попробуйте, посмейте, просто возьмите и позвольте себе увидеть это. Рискните! А когда осмелитесь — представьте себе, что это — в самом деле — возможно! Это правда — я говорю вам — невероятное действительно возможно! Я тысячу раз возвращалась к этому эпизоду, и это впечатление не тускнело. Я каждый раз ощущала всё заново. Мне явился Ангел!

Ах, Господи Боже, прости! Ты прислал ко мне ангелов. А я совершил тяжкий грех, отозвавшись о них дурно, назвав их бесами. Моя мать не плела что попало, когда говорила, что ангелы — самые дивные творения среди всего сущего, кроме, конечно, Бога, который прекрасней всех.

Да, я вижу здесь Господа Бога нашего и свято верю в это, поскольку мне открылось нечто такое (Господи, помилуй!), чего другие и десятой доли не имеют.

То, что со мной произошло, по Абрахаму Маслоу называется «пиковым переживанием».

Он пишет:

«Многочисленные авторы, пишущие на темы эстетики, религии, творчества и любви, единодушно определяют эти переживания не только как изначально ценные, но и как ценные настолько, что ради этих мимолетных моментов стоит прожить всю жизнь. Мистики всегда говорили об этой великой ценности мистического переживания, которое посещает человека в считанные мгновения его жизни.

Отличительной чертой всех изученных мною случаев характерного пикового переживания была дезориентация во времени и пространстве.

Если точнее, то в эти моменты человек субъективно находится вне времени и пространства. Когда он выходит из этого состояния, он не может понять, сколько прошло времени. Зачастую он, словно выходя из полуобморочного состояния, вынужден приложить усилия, чтобы понять, где он находится.

Многие люди, особенно влюбленные, рассказывали — что еще более важно — о полной утрате ощущения протяженности времени. В этом экстатическом состоянии не только день может пролететь с такой невероятной скоростью, что покажется минутой, но и минута может быть прожита настолько интенсивно, что может показаться днем или годом.

Складывается такое впечатление, что люди в этом состоянии каким-то образом оказываются где-то в другом мире, в котором время одновременно и останавливается, и движется с огромной скоростью.»

Всё так и было, как Маслоу пишет:

Не только мои «подопытные», но и многие авторы, писавшее о пиковых переживаниях, сравнивали их с переживанием умирания, то есть желанием умереть. Типично такое описание: «Это слишком прекрасно. Я не знаю, как я смогу это выдержать. Я могу сейчас умереть, и это будет прекрасно».

…

В моменты пиковых переживаний индивид уподобляется Богу не только в том смысле, о котором я уже говорил, но также и в некоторых других отношениях, особенно в своем любящем, неосуждающем, сострадательном и, можно сказать, веселом восприятии мира и человеческого существа, в их полноте и целостности, сколь бы ужасными они ни представлялись ему в его нормальном состоянии.