Крейг Расселл - Вечная месть

Иногда ей ужасно хотелось крикнуть прямо в лицо своим клиентам, что все это чушь и обман. Что лучше всего им было бы признать собственную неадекватность и то, что этот мир, здесь и сейчас, и есть их единственная жизнь, другой не было и не будет. Беату всегда веселило, что все клиенты, узнавая о своей «прошлой жизни», страдали тем же отсутствием точности в хронологии и деталях, как любой средний автор исторических романов. Основную массу клиентуры Беаты составляли женщины средних лет, которые воспроизводили свои фантазии, «вспоминая», что в прошлой жизни были прекрасными куртизанками, чувственными деревенскими барышнями или принцессами из сказки. И редко у кого в «прошлой жизни» встречались болезни, голод и чудовищная нищета, повсеместно распространенные в давние века.

Но этот юноша был другим. Он очень вдумчиво относился к процессу. С самого начала он весьма убежденно говорил, что ему необходимо вернуться в свою прошлую жизнь. Создавалось впечатление, будто он ищет какую-то истину. Подлинное прошлое. Подлинную жизнь.

Однако Беата никак не могла ему помочь.

— Видите что-нибудь? — спросила она.

Молодой человек сосредоточенно нахмурил широкие светлые брови. Беата с первой встречи обратила внимание на его красоту, и у нее возникло странное чувство, будто юноша ей смутно знаком. Были времена, когда она могла его заполучить. Были времена, когда она могла заполучить любого мужчину. И вообще все, что угодно. Весь мир простирался перед ней, широкий, светлый и чистый, жаждущий пасть к ее ногам. А потом все обратилось в прах.

— Я что-то вижу, — неуверенно ответил молодой человек. — Да, я что-то вижу. Место. Я стою напротив большого здания и жду чего-то или кого-то.

— Это происходит в нынешней жизни или в прошлой?

— В прошлой.

— Опишите здание.

— Оно большое. Трехэтажное. Широкий фасад с несколькими дверями. Я стою снаружи. — Глаза молодого человека оставались закрытыми, но голос вдруг стал очень напряженным. — Я вижу. Вижу совершенно отчетливо…

— Что вы видите? — Беата снова посмотрела на настенные часы. Если он и впрямь видит прошлую жизнь, то лучше пусть она будет короткой, иначе ему придется платить за дополнительный час.

— Две жизни. Точнее, три, с учетом нынешней. Все так ясно, я вижу каждую, словно это было буквально вчера.

— Три жизни, говорите?

— Три существования, но одна жизнь. Континуум. Смерть — это не конец. И всего лишь краткий перерыв. Пауза.

А вот это следует взять на вооружение, подумала Беата. Континуум, где смерть лишь краткий перерыв. Блестяще. Пригодится.

— Продолжайте, — подтолкнула она клиента. — Расскажите о вашей первой жизни. Это в ней вы стоите перед большим зданием?

— Нет… Нет, это вторая. Перед нынешней.

— Расскажите о вашей первой жизни. Где вы? Кто вы? — Беата постаралась скрыть нетерпение.

— Это не важно. Моя первая жизнь была лишь подготовкой… Меня готовили…

— Когда это было?

— Тысячу лет назад. Даже больше. Меня принесли в жертву и погрузили в болото. В мутную воду. А потом положили поверх меня березовые и ореховые ветки и придавили их камнями. Там было так холодно. Так темно… Десять сотен лет во тьме и холоде. А потом я возродился.

— Кем вы возродились?

— Кем-то… — Клиент нахмурился сильнее. — Кем-то… кого вы знали.

— Я вас знала? — Беата внимательно всмотрелась в лицо клиента. Глаза юноши оставались закрытыми. По какой-то причине его заявление встревожило ее. Конечно, все это полная чушь, но она припомнила их первый сеанс. Ей сразу показалось, что она его узнала, что откуда-то он ей знаком, но потом сообразила, что он просто-напросто кого-то ей напоминает. Только она не могла тогда сообразить, кого именно.

— Теперь я тут… Здание. Я его четко вижу… — Молодой человек не отреагировал на ее вопрос. Он открыл глаза и уставился в потолок, но его взгляд был явно сосредоточен на чем-то другом, он словно находился в другом месте. — Это железнодорожная станция. Теперь я все четко вижу. Я стою на железнодорожной станции. Станция маленькая, а здание позади меня большое и старое. Передо мной, за противоположной платформой, простирается ровная и пустынная земля. А еще широкая река… — Он помолчал, и на его лице появилось сосредоточенное выражение. — Извините… — Он впервые с начала сеанса прямо посмотрел на Беату и виновато улыбнулся. — Все исчезло…

— Вы сказали, что в прошлой жизни были со мной знакомы.

Парень опустил ноги на пол и сел на край кушетки.

— Не знаю… Просто возникло такое ощущение. Я не могу объяснить.

Беата некоторое время переваривала его слова, затем бросила взгляд на часы — его время вышло.

— Что ж, возможно, нам удастся узнать побольше на следующем сеансе. — Она сверилась с ежедневником, чтобы определить дату и время. Клиент встал и натянул куртку. — По-моему, на этой неделе сеанс пошел вам на пользу. Вы выглядите куда менее напряженным, чем в начале нашей терапии.

— Так и есть. — Он улыбнулся, направляясь к дверям. — Я чувствую, что подхожу к весьма специфическому, очень спокойному состоянию души. У японцев есть этому название…

— Вот как? — Беата открыла ему дверь. Назначенный на полдень клиент должен был подойти вот-вот.

— Да, — сказал молодой человек на прощание. — Они называют это «дзаншин».

12.40. Причал Винтерхудер, Гамбург

Кафе на паромном причале Винтерхудер находилось относительно недалеко от Полицайпрезидиума. Фабель частенько заглядывал туда, чтобы обсудить какое-нибудь дело со своей командой в менее формальной обстановке, чем рабочий кабинет. И когда этим утром Фабелю позвонил Маркус Ульрих, он предложил встретиться именно в этом кафе.

Он пришел пораньше и заказал кофе официанту, который знал его как постоянного клиента, но представления не имел, что Фабель — детектив из убойного отдела. Фабелю нравилось, что большинство людей ни за что бы не догадались о том, кто он, а сам Фабель вовсе не стремился афишировать род своей деятельности. В нем будто уживались две разные личности. Две отдельные жизни обретались в двух разных Гамбургах: в городе, где Фабель жил — этот город он любил, — и другом городе, где он нес полицейскую службу. Он частенько размышлял, хоть и прослужил уже много лет, действительно ли подходит ему эта профессия. Фабель знал, что он истинный профессионал, но всякий раз, когда сталкивался с очередной жестокостью, проявленной одним человеком по отношению к другому, у него словно откалывался кусочек души. И далеко не в первый раз Фабель погрузился в размышления, что было бы, кем бы он мог стать, не прими решение пойти на службу в полицию Гамбурга. И он постоянно помнил о хранящейся в бумажнике визитке Роланда Бартца — это был обратный билет в нормальную жизнь.