Сергей Саканский - Шахта. Ворота в преисподнюю

Настя вышла из школы через столовую, не вышла даже, а опрометью выскочила, прибежала домой и все рассказала Григорию Петровичу — человеку, в семье которого жила.

Он доводился ей троюродным братом, хотя по возрасту годился в отцы. До революции русские семьи были многодетными, чуть ли не каждую мать по стандартам советских времен можно считать «героиней», и разница между старшими и младшими достигала порой многих лет. Так и вышло, что младший брат деда Анастасии зачал ребенка уже в преклонном возрасте, этим поздним ребенком и был Григорий Петрович.

К счастью, в местной милиции служил его знакомый, и он, в отличие от своих коллег в шахтерском поселке, внимательно выслушал девочку. Как рассказал потом Григорий Петрович, к школе выехала машина с оперативниками, и подозрительный субъект был задержан.

Что произошло с ним дальше, Настя не знала, потому что на любые расспросы Григорий Петрович отвечал хмурым молчанием. Просто не хотел говорить.

— За тобой больше не следят? — наконец, спросил он на очередной вопрос девочки.

— Нет, не видела, — сказала Настя, — хотя всегда смотрю, оглядываюсь…

— Так и не оглядывайся! — строго сказал Григорий Петрович. — Он не вернется никогда.

Так оно и было. Ничего подозрительного Настя не замечала, вскоре и вовсе перестала думать о рыжем человеке, который был похож на дядю Бобу. Через год Григорий Петрович умер от сердечной недостаточности, и Настя так и не узнала, что сделала днепропетровская милиция с ее странным соглядатаем.

И вот, теперь, впервые в жизни она встретила человека, который сможет ей что-то объяснить. Иногда ей казалось, что она заочно в этого мужчину влюбилась…

Правда, переписываясь с новым знакомым, Настя рассказала ему не все. Например, она никак не могла начать тему «лисы». Вдруг Свят просто сочтет ее за сумасшедшую?

«Оба нападения произошли в нашем поселке, — писал Свят. — Разница между нападениями два года. Это значит, что тогда в поселке действовала какая-то группа людей, которым были нужны трупы. Причем, трупы целых семей в составе».

«Почему только в нашем несчастном поселке? — отвечала Настя. — Может быть, это вообще — мировой заговор. Огромная гидра с множеством щупальцев. Наша малая родина — всего лишь одно из них».

«Нет, исключено. Я сейчас объясню, почему. Дело в том, что у этих людей явно существовали связи в местной администрации, милиции… Но не в учреждениях других городов.

«Ты уверен?» — спросила Настя (они уже несколько дней, как перешли на ТЫ).

«Более, чем. И тебя в Днепропетровске, и меня в Курске они нашли не сразу. Появились спустя какое-то время. Это значит, что им было лишь приблизительно известно, куда отвезли детей. В поселке у них были свои люди. Убийцы получили информацию — названия городов, имена родственников, не более. Дальше действовали самостоятельно, думаю, через адресные столы. Как фамилия твоих родных, в Днепропетровске?»

«Матешко».

«Ну вот, правильно! Матешек на Украине множество. А у моей тетки, Сидоровой, в Курске — так и еще больше полных тезок. Они следили за адресами, проверяли каждый. То есть, по утрам кто-то должен был сидеть у дома, что ли, наблюдать — не выйдет ли тот мальчик или та девочка. Если это были один-два человека, то процесс довольно долгий».

«Точно! Дядя Боба ведь и у школы сидел».

Свят довольно долго молчал. Они беседовали в режиме чата, она чувствовала, что где-то далеко, в инет-пространстве, о чем-то размышляет мужчина, которого она никогда в жизни не видела, но который ей стал ближе всех людей на свете. Наконец, от него пришли слова:

«Да. Они вполне могли сидеть у школ. Ведь вовсе и не обязательно, что в поселке были известны фамилии родственников. Только города. И впрочем, у этих людей и вовсе могло не быть никаких связей в местной администрации. Просто, по слухам от соседей было известно: забрали родственники в Курск, родственники в Днепропетровск».

«Так значит, нет никакой всемирной корпорации…» — разочарованно нащелкала Настя, будто чувствуя, что над этими словами далекий друг понимающе усмехнется.

«Конечно, хотелось бы ощущать свою мировую значимость, но… По всему видно, что ЭТО — чисто местное явление. Да и дядя Боба наш — обыкновенный человек. Всякие глобальные проекты, козни вездесущих инопланетян отметаем сразу».

«Люди могли быть завербованы ими на службу», — не сдавалась Настя.

«Безусловно. Но не в нашем районе», — пошутил Свят, и Настя будто услышала акцент, с которым прошла по мировой паутине эта цитата из «Кавказской пленницы».

«Почему нет?» — серьезно спросила она.

«Инопланетяне, — разъяснил Свят, — и в самом деле были бы глобальным явлением».

«ТАК ЧТО ЖЕ ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?» — повысила «голос» Настя.

«Очень многое придется отмести, каким бы заманчивым оно ни казалось. Спецслужбу — тоже. КГБ нашло бы нас в один день. Как и любая другая государственная структура — военные там или всякие научные исследователи… Я прихожу к выводу, что здесь действовал некий одиночка. Опасный. Может быть — безумный. Недаром же твои упоминали какого-то хозяина. А Хозяином в народе зовут медведя».

От этих слов по спине Насти прошел легкий холодок. Она вдруг представила себе, что за всем этим стоят не люди, а… животные. Мысль была абсолютная дикая, ничем не подтвержденная. Хотя…

Вот тут-то она и вспомнила про «лису» и чудо! — на другом конце связи Свят задал близкий вопрос:

«Настя, а у вас тогда… Незадолго до того, что случилось на реке, не пропала кошка?»

«Нет, у нас не было кошки. Но мы держали кур в сарае. И в то лето лиса повадилась в курятник…»

«Ты видела эту лису?» — спросил Свят.

«Нет, конечно! Но кто же еще может таскать кур?»

После долгого молчания от Свята пришло следующее:

«Представь себе, что в те годы в поселке действовала некая секта. Ее основал безумец, конечно. Где-нибудь в начале шестидесятых годов, когда мы были маленькими. Секта — это всего несколько человек, они фанатично преданы своему делу. Они поклоняются некоему тотемном животному. А людей приносят ему в жертву. Равно как кошек, кур и прочую домашнюю живность. А обитает это животное где-нибудь в заброшенной шахте».

«Представила», — отозвалась Настя.

Она действительно сидела с закрытыми глазами, ясно воображая то, что он говорит. На этом они простились, но Настя не переставала корить себя за то, что не до конца рассказала Святу правду.

Никакой лисы она не видела. По той простой причине, что кур у них тогда таскала вовсе не лиса.

— Настя! Настенька! Анастасия! — как сквозь воду, слышала она все свои имена, словно Святослав, бывший где-то совсем рядом, надеялся, что одно из ее имен способно вернуть к жизни раздробленное тело.